сексом? Об этом, вон, во всех девчачьих журналах пишут!
Поцеловала фотку, прижала к груди, и тут же суетливо сунула её под подушку, когда в дверь тихонько постучали. Утёрла слёзы.
– Да?
– Ты что, уже спать? – заглянула Оксана. – Что-то прям, как никогда рано. – Вошла, остановилась у окна. – Ничего мне объяснить не хочешь?
– Не понимаю, о чём ты.
– Да ладно. Ты ещё скажи, что и правда не узнала того хулигана. Ну? Зачем ты его выгораживаешь?
– Низачем. Просто ты же знаешь отца, ему если в бошку втемяшится – он никому покоя не даст. Ну подумаешь, пошутил пацан, что теперь-то? И отец, между прочим, первый драться полез!
– И слёзы твои тоже исключительно из жалости к судьбе незнакомого мальчика, так?
– Какие ещё слёзы? – суетливо отвернулась Маринка от света. – Просто сопли. И горло першит.
Оксана вздохнула:
– Давай ты больше не будешь мне врать? А то я между вами с отцом как между двух огней. Ты знакома с этим парнем, так? Поэтому вы и целовались на вокзале, а отец вас просто застукал. Поэтому он и второй раз тебя там подзывал, и ты пошла. Так?
– Нет.
Оксана выжидающе молчала.
– Да правда, нет!
– Ну и ладно, – пожав плечами, она направилась к двери, – тем лучше. Меньше мороки. А то я уж думала убеждать отца, чтобы оставил мальчишку в покое. Спокойной ночи.
– Мы с ним потом познакомились! – обхватив подушку, призналась Маринка, словно в прорубь нырнула. – Случайно. Правда, случайно! И он нормальный, Оксан! – встретилась с ней взглядом, но не выдержала, опустила глаза. – Поговори, пожалуйста, с папой.
– Случайно? Допустим. Но не в ту ли ночь, когда ты напилась непонятно где и с кем?
У Маринки мгновенно вспыхнули щёки, и Оксана, вздохнув, качнула головой:
– Час от часу не легче. И что у тебя с ним, отношения?
– Нет! Нет, Оксан, правда, нет! Я тебе клянусь! Напилась с ним, да, но отношений нет! Ну правда! ...Так ты поговоришь с папой?
– Если ты пообещаешь больше не общаться с этим парнем. В противном случае, сама понимаешь, отец рано или поздно узнает и свяжет дважды два, и тогда влетит нам обеим. Так что просто закрываем эту тему и всё, да? Тем более, что у вас с ним нет отношений. Ведь нет?
– Нет!
– Хорошо, я поговорю. Доброй ночи. Кстати, ты завтра утром сможешь с Тёмушкой погулять, пока я на рынок схожу?
На следующий день она не пришла. Данила как чувствовал, что так и будет! Ещё накануне, когда обнимал её со спины, пока она мыла руки и через зеркало заглядывал в её пылающее лицо – уже тогда ёкало. Но Маринка как обычно отмахивалась в ответ и хихикала. Вот только взгляд прятала.
Не притормозил вовремя, перегнул.
Прождал весь вечер, не выпуская из пальцев тоненький золотой браслетик с висюлькой-сердечком. Раньше надо было подарить – вчера, позавчера... Да сразу как купил! А он морозился, боялся, что не понравится. Ссал, как лох.
Чёртова язва, откуда она такая свалилась на его голову?
Ну почему не пришла? Может, просто не получилось?
Но она не появилась и ещё через день, и ещё. Данила разозлился и перестал тратить вечера на ожидание.
Кинулся в дела, съездил, наконец, к матери в Ольховку, обнаружил, что она больше не живёт с тем чмырём дядей Колей и его ремнём с солдатской пряхой, от которого Данила с одиннадцати лет упорно сбегал в город к отцу, и там, на вольных хлебах, пока отец бывал в рейсах, неделями оставался сам себе хозяином, пока его не ловили на очередной хулиганке и принудительно не отправляли обратно к матери.
– Ма, так ты что, одна теперь?
– Как видишь.
А Данила смотрел, и видел, что не одна. Нет, ну в смысле, мужские носки по дому не валялись, и, судя по быту, постоянного сожителя не числилось, но при этом всё было ладно. Лампочки вкручены, ничего нигде не отваливается, не скрипит. При дяде Коле тут был просто мандец – мать не справлялась, а ему нахрен ничего не надо было. А теперь всё по уму. Да и сама мать похорошела.
Пытать не стал. Скрывает – её дело. Даниле давно уже не было интересно как она и с кем. Живая-здоровая – и ладно.
– Ма, ты зачем мебель от отца вывезла? Только не надо втирать, что не ты.
Она засуетилась, пряча глаза, но отпираться не стала:
– Деньги нужны были. Обойки поклеить, то, сё. Да и с работой у нас здесь туго, вот, пара месяцев только, как в магазин устроилась.
– Обойки?! – разозлился Данила. – Ну ладно телек, ма, ладно стиралка, там, шкаф, кресло, но бабушкин стол? Ему больше ста лет было! Ты не имела права!
Мать обиженно надулась:
– Явился первый раз за два года, а кроме как про стол трухлявый, так будто и поговорить не о чем!
Данила помолчал, глядя на клеёнчатую скатерть в подсолнухах. А действительно, о чём с ней говорить-то? Да и не за этим приехал.
– Не знаешь, через местных можно как-нибудь канистры алюминиевые достать? Я бы купил штук сорок.
Мать обещала поспрашивать, на этом и разошлись.
Дома, заходя в подъезд, поймал себя на глупой надежде, что, вдруг, Маринка всё-таки приходила? Может, записку оставила в двери или соседям?
Но нет.
Снова разозлился. На неё? На себя? Кто бы знал. Ничего не хотелось делать, только лежать на диване и тупо пялиться в потолок. И это из-за бабы! Надо выбираться из этой херни, иначе все силы вытянет.
Ночью проснулся от того, что Барс как бешеный конь гоняет что-то по паркету. Оказалось какая-то штучка, типа кулона – половина разбитого сердца. Наверное, из Маринкиной сумочки тогда вывалилась.
Лежал на диване и, задумчиво глядя на финтифлюшку, водил пальцем по её неровному краю. Какие они всё-таки странные, эти бабы. Таракан на таракане и тараканом погоняет. Прокладки, помадки, колечки-заколочки, капризки, слёзы по любому поводу, перепады настроения, вынос мозга... Но другие же мужики как-то справляются? Дядь Серёга с тёть Ирой, например. Сколько лет вместе! Хотя, помнится, одно время она ему прям не на шутку мозг выносила, чуть ли не до развода. Но ничего ведь, дядь Серёга-то вытянул. Любовь, наверное,
