в скором времени. Мой убийца, мой палач. Спасения не было. Я была прикована к узкой больничной койке, связана по рукам и ногам. Можно было кричать, но никто не услышит, никто не поможет, это только разозлит человека, который вскоре должен сюда войти. Я могла лишь беспомощно смотреть на правую руку и мечтать вытащить иголку, воткнутую в вену. Иголку, которая была присоединена катетером к капельнице.
Оставалось только лежать, дышать воздухом, насквозь пропитанным лекарствами, и чувствовать, как обжигающая жидкость проносится по венам. Как с каждой каплей мне становится хуже. Сердце бешено колотится, и дышать становится все сложнее.
Кап, кап, кап. Вместе с жидкостью из пластикового контейнера утекала и моя жизнь. Медленная и совершенно безликая смерть. Впрочем, человек, скрывающийся за дверью, вряд ли захочет так долго ждать. Он ведь намерен сделать все сам. Но перед этим…
Кап, кап, кап. Меня начало трясти, тело охватила судорога. Задыхаясь, я жадно хватала ртом воздух. Рядом пищала аппаратура.
Судорога прекратилась так же внезапно, как и началась.
В этот раз я пропустила момент, когда дверь открылась. Он даже кашлянул, чтобы я наконец обратила внимание на него. Ему было важно, чтобы я смотрела на него. Ему всегда это важно.
Белый врачебный халат – а я-то всегда считала, что врачи спасают, а не убивают. На голове медицинская шапочка, прикрывавшая волосы, но я точно знала, что под ней они русого цвета. На руках – перчатки. Он всегда был педантом и соблюдал правила, даже здесь и сейчас. Половину его лица закрывала повязка. Видны были лишь глаза. Когда-то такие родные и горячо любимые голубые глаза, которыми я всегда искренне восхищалась. Кирилл, некогда мой любимый, мой идеальный муж, а сегодня – мой палач и убийца.
В руках он держал наполненный какой-то светло-розовой полупрозрачной жидкостью шприц. Кончик иголки поблескивал на свету. Откуда-то я знала, что это яд.
Губы пересохли, язык не слушался, но я нашла в себе силы произнести одно-единственное слово:
– Почему?
По моим глазам текли слезы.
Он сел на край больничной койки, погладил мой лоб, поправил несколько прядей волос.
– Мне жаль, – ровно, без эмоций произнес он.
Он повернулся к моей руке, протер запястье проспиртованной ватой. Педантично, как всегда.
– Ты ведь любил меня? – спросила я. Как будто это могло остановить его.
– Любил? – Он повернулся ко мне. Я чувствовала, как он ухмыляется под маской.
– Любовь, Наташ, ты выдумала сама. Как и все остальное.
Иголка наконец проткнула вену. Кирилл все смотрел на меня, не отрываясь. И нажал на шприц.
Я проснулась в холодном поту. Сердце продолжало бешено стучать. Я несколько раз моргнула, прежде чем поняла, что жива и это был всего лишь сон. До жути реалистичный сон. – Это только сон, – прошептала я вслух. Но сказать было гораздо легче, чем поверить. Все казалось до того реальным, что я, не удержавшись, проверила руки. Никаких следов от уколов или связывания. Хотя чего я ожидала? Просто очередные игры подсознания. К тому же мой муж никогда не носил белый халат и не делал уколов. И уж точно никогда не пытался меня убить. Я посмотрела в окно. На улице – кромешная тьма. Даже звезд не было видно, взгляду не за что зацепиться. Нужно было заставить себя не думать о сне и Кирилле, но не получалось. В памяти все вертелся наш последний разговор – самый неприятный и мерзкий и всех, что были. И самый честный. – Давай попробуем еще раз. Ты ведь меня любишь, – умоляла я тогда. И этим совершила свою главную ошибку. Не следовало переступать через себя. Никогда никого не умоляй. Не проси – и тогда не надо будет бояться, что тебе могут отказать. – Любовь ты выдумала сама, Наташ, – ответил он. – Мне было тебя жаль. Кирилл не мог ударить больнее, ведь он отлично знал, как я ненавидела жалость по отношению к себе. Девочку, потерявшую родителей, все будут жалеть, называть ее бедняжкой, вздыхать при ее появлении. Вот только никто не спрашивал: а нужна ли ей эта жалость? Вернет ли она родителей? Поможет забыть звонок матери, ее слова, что отца сбила машина и его больше нет? Сможет ли стереть из памяти то, как медленно и мучительно умирала мама, пытающаяся бороться с болезнью, от которой нет лекарства? Помню, Аня восхищалась этим моим нежеланием вызывать у всех сочувствие, даже пост в интернете у себя на странице накатала, что гордится такой подругой, которая смогла найти свое счастье даже после таких жизненных невзгод. А мне просто не хотелось быть жалкой. Вот только тогда мы вместе с подругой явно ошиблись по поводу счастья. Первой проблемы Кириллу хватило для того, чтобы снять маску и открыть истинное лицо. Если после смерти матери я еще как-то пыталась держаться, то потеря ребенка выбила меня из колеи полностью. Когда одно несчастье случается за другим, очень сложно найти в себе силы, особенно если у тебя нет никакой поддержки. Все привыкли к тому, что я была сильной, все привыкли к тому, что я все стоически переносила. И даже лучшая подруга не поддержала меня в тот момент. Кирилл же поступил гораздо хуже. Он обвинил меня во всем, бросил в тот момент, когда я в нем нуждалась. И, что самое неприятное, он изменил мне. Иногда я вспоминаю момент, когда узнала об измене. Кирилл задерживался на работе. Я ждала его дома, готовила ужин, когда позвонила подруга. Настя увидела его в ресторане с другой и быстро определила, что это явно не деловой ужин. Деловых партнеров обычно не целуют. И букеты им не дарят. Я помню, как с гулким звуком упал на пол нож, а с ним – несколько капель крови. Я даже не почувствовала, что порезалась. Боли не было, шок ее полностью вытеснил. Я не хотела в это верить. Это должно было быть ошибкой. Такое не могло произойти со мной. Но когда все же дождалась мужа с работы, я осознала, что никакой ошибки не было. От Кирилла пахло чужими женскими духами, и он отправился спать, не произнеся ни слова в ответ на мои расспросы. Я слишком хорошо понимала, что будет дальше, и решила сделать то, чего Кирилл не ожидал: уйти первой. «Я все знаю. Я от тебя ухожу. Не ищи меня», – отправила я перед полетом, отлично зная, что он будет искать. Он не ждет от меня подобного шага.
Иногда мне даже любопытно, что он чувствовал, когда получил мое сообщение, что он ощутил, когда его
