помощь? — спросил он.
Я покачала головой, и он выскользнул за дверь, оставив меня одну. Мои конечности налились свинцом, когда я выбралась из воды, сняла промокшую футболку и мужское нижнее белье, беззаботно швырнула их через комнату, прежде чем вытереться мягким полотенцем.
Я подошла к сумке, которую принес Фрэнки, и обнаружила внутри толстую белую зимнюю пижаму. Я натянула ее, затем достала пару пушистых носков со дна сумки и начала вытирать волосы полотенцем.
Мое настроение улучшилось, когда я высохла. Потому что находясь вне подвала, у меня есть возможность наблюдать за братьями, разбираться в их привычках, их слабостях. И когда я найду брешь в их броне, я буду драться за свою свободу.
***
Я смотрела в окно в гостиной. Наступила ночь, и снег падал за стеклом, ложась на подоконник.
Я провела здесь весь день, пока братья смотрели Нетфликс и ели еду на вынос из закусочной, куда ездил Фрэнки. Мне ничего не предлагали. Несмотря на мою нынешнюю компанию, мои глаза продолжали закрываться. Мое тело чувствовало слабость, и как бы я не хотела спать перед этими придурками, я знала, что мне нужно срочно отдохнуть. Хотя как я собиралась делить постель с Рокко Ромеро и вообще высыпаться, еще неизвестно.
Фрэнки отключился на диване около одиннадцати, и к полуночи моя голова болталась. Рокко внезапно поманил меня к себе пальцем через всю комнату. Я не подходила к нему, но тут увидела пиццу, лежащую на тарелке у него в руке. Облизала рот, практически пуская слюни, когда он улыбнулся мне, как будто ему нравилось иметь что-то, чем можно меня контролировать.
— Пойдем со мной наверх, и ты можешь взять это. Драться, и он идет в мусорку. Твой звонок.
Я поднялась на ноги и двинулась к нему, слишком голодная, чтобы жаловаться, и он с удовлетворением взял меня за руку и повел к лестнице, ведущей на балкон наверху.
— Веселитесь. — Энцо ухмыльнулся.
Я взглянула на левую руку Рокко, держащего тарелку, гадая, есть ли у этого придурка жена, но в последнее время я не слышала ни о каких свадьбах Ромеро.
— На что ты смотришь? — прорычал он, когда мы поднялись на балкон.
— Мне просто интересно, не прячется ли где-нибудь здесь забитая домохозяйка, как испуганная мышь. Похоже, тебе нравятся женщины в цепях.
— Мне нравятся Калабрези, прикованные цепью и просящие милостыню у моих ног. Но женщины, как правило, сами умоляют меня связать их.
Я цокнула, но искра в его взгляде не исчезла.
— У тебя, вероятно, есть только одно приятное воспоминание о мужчине, за которое можно держаться, не так ли, принцесса? Бьюсь об заклад, твой Николи держал тебя милой и девственной ради его члена размером с горошину.
Я сердито посмотрела на него. Я не собиралась его исправлять. Он не имел права ни на один из моих секретов, особенно на самый сокровенный.
— О каком мужчине ты тогда говоришь?
— О себе, — сказал он, ухмыляясь, как будто знал, что это правда. Чего точно не было. — Держу пари, ночь за ночью ты видела меня во сне, видела себя подо мной в той машине.
— Когда ты пытался меня задушить? — Я с отвращением усмехнулась, когда он вел меня по коридору мимо ряда дверей.
— Некоторым женщинам это нравится.
Кислота забурлила в моей крови и скользнула во все уголки моего тела.
— Ты пытался меня убить. Единственные сны о тебе, которые у меня когда-либо были, связаны с тем, что я нажимаю на курок.
— Странно себя трогать, — размышлял он, на его лице все еще была та же постоянная ухмылка.
— Я не трогаю..
Он перебил меня:
— Не нужно стыдиться, принцесса. Я так действую на женщин.
— Единственный эффект, который ты на меня оказываешь, — это мурашки по коже.
— Ползти от желания, — поддразнил он, и я закатила глаза.
Мудак.
Рокко издал мрачный смешок, когда мы подошли к комнате, и он втолкнул меня внутрь, по-прежнему скрывая от меня эти божественные кусочки пиццы.
Он пинком закрыл за нами дверь, и мое сердце остановилось, когда я внезапно оказалась в спальне наедине с ним. У основания двуспальной кровати был расстелен мягкий белый ковер. Большое окно было обрамлено тяжелыми красными шторами, за ним был балкон, а по краям комнаты стояла антикварная мебель. Дверь в дальнем конце комнаты давала возможность увидеть ванную комнату, а это означало, что Рокко не придется оставлять меня одну в любой момент ночи.
Большая картина оленя висела у изголовья кровати в лесной сцене, выражение у животного было настороженным, как будто охотник с ружьем сидел вне поля зрения.
Я знаю это чувство.
Мой взгляд упал на толстое одеяло, свернутое на изголовье кровати, и у меня сжалось сердце, когда я заметила там пару наручников.
Раздался щелчок, когда Рокко запер дверь, затем прошел мимо меня, поставил тарелку на кровать и снял наручники.
Я попятилась, страх лизнул мою спину, когда я отступила к двери.
— Если будешь хорошо себя вести, можешь есть без наручников.
Я внезапно перестала чувствовать себя такой голодной, но я знала, что мне нужна энергия, если у меня когда-нибудь снова появится шанс сбежать отсюда.
Я осторожно двинулась вперед, его проницательные глаза следили за мной, когда я взяла тарелку и направилась к столу в другом конце комнаты, чтобы съесть пиццу в относительном спокойствии. Повернувшись к нему спиной, рухнула в плюшевое кресло и за несколько укусов проглотила кусок.
Когда я снова посмотрела на Рокко, он стягивал с себя рубашку, и мой взгляд зацепился за порезанные мышцы его туловища, твёрдые и напряжённые. Мой взгляд скользнул по старому шраму от пулевого ранения на его правом плече и татуировкам на груди. Два пистолета скрестились в центре его груди, а вокруг них раскинулась сеть увядших роз. Среди цветов были имена Энцо, Фрэнки и Анджело. Я нахмурилась, не зная, кто был последним. Я не знала ни одного Ромеро с таким именем.
Рокко потянулся к пряжке своего ремня, его взгляд встретился с моим, когда он сбросил рубашку, и, как назло, мои щеки обдало жаром.
Я отвела взгляд и доела пиццу, мое колено тревожно подпрыгивало, когда я думала о том, что окажусь с ним в одной постели. Я не доверяла ему ни капельки.
Что, если он прикоснется ко мне против моей воли?
У меня перехватило горло, и на секунду я подумала, что пицца может выйти наружу.
На меня упала тень, и я взглянул на Рокко в одних боксерах, его глаза блестели, когда он держал наручники
