Тогда я и предположить не могла, кем на самом деле является Соболев.
Глава 14
Память, интересная штука: я запомнила взгляд Соболева, его удивление… даже неуверенно произнесенное шёпотом моё имя (которое прозвучало как взрыв бомбы, несмотря на голоса орущих комментаторов в телевизоре) , но я не запомнила ни одной детали из того, что случилось после.
Меня накрыла самая настоящая истерика: я рыдала, обивалась от рук Соболева, задыхалась от эмоций и боли в горле.
Кажется, меня умывали то теплой, то холодной водой; качали, как маленькую, на руках, шептали слова утешения… Ни голоса, ни слов, ни даже отдалённого осознавания то, что со мной делают — ничего этого не запомнилось.
Наконец, мне подали большой стакан пахнущей каким-то лекарством воды и заставили выпить это целиком, до дна.
— Давай, Яна, — услышала я как будто сквозь толщу воды голос моего Димы. – Тебе надо выпить полный стакан.
Я чувствовала себя настолько измотанной, что, в конце концов, выполнила то, что от меня требовали – только ради того, чтобы меня оставили в покое…
Наконец, все звуки вокруг затихли…
Я лежала, закрыв глаза, желая только об одном — забыть обо всём, что произошло.
Забыть Димину жестокость, и то, что он вытворял с моей сестрой.
Я вдруг подумала о том, что мы с ней на одно лицо – близнецы… Что, если он жил всё это время не со мной, а с Анькой?
Меня резко замутило.
Я не успела даже подняться на ноги – всего лишь открыла глаза и инстинктивно подалась к стене – туда, где заканчивался белоснежный ковёр и начинался паркет.
Меня вырвало – то ли организм, наконец-то, нашёл способ избавиться от алкоголя, то ли всё дело было в разодранном изнутри горле… Так или иначе, это сыграло мне на руку : я наконец-то очнулась и пришла в себя. Оглядела комнату – огромная, дорого обставленная спальня. Судя по приоткрытому вдалеке окну и дереву, заглядывающему в него, комната находилась то ли на втором, то ли даже на третьем этаже.
Внезапно я услышала шаги в коридоре. Не знаю, что на меня нашло: видимо, я просто не готова была к общению с Соболевым: я осторожно вернулась в кровать, и, улегшись на живот, сделала вид, что крепко сплю.
Мой протрезвевший мозг кричал о том, что обмануть Соболева у меня не получится: следователей учат обращать внимание на мелочи, и, даже если он не заметит с порога следы моего… хм.. следы в углу комнаты, то даже поза, с которой я лежу, вызовет подозрения.
«Значит, надо расслабиться и представить, что я просто сплю»», — со злостью на собственную слабость, подумала я и в самом деле заставила своё тело расслабиться.
Почти сразу же после этого дверь приоткрылась – и я почувствовала прикосновение жесткого мужского взгляда. Соболев (а это был, несомненно, именно он), долго сверлил взглядом моё спящее тело, к счастью, так и оставаясь на пороге.
Если бы он зашёл в комнату, я бы не смогла его провести, а так… так у меня получилось.
Дверь закрылась, и я почувствовала облегчение.
В тот момент я ничего ещё не планировала, ни о чем не думала: ни о побеге, ни о выяснении отношений. Я просто не могла заставить себя встретиться лицом к лицу с мужчиной, которого любила… но уже, кажется, и ненавидела.
Эта короткая передышка могла мне помочь самостоятельно прийти в себя; составить своё собственное мнение о том, что случилось – сделать свои собственные, независимые выводы. Это было важно!
Уже тогда я инстинктивно боялась того, что Соболев сумеет настолько запудрить мне мозги, что я в конце концов поверю в то, что Луна – это Солнце, а темная ночь на сам деле яркий день. Или как там это у Шекспира?
Я не знаю, куда бы меня привели мои мысли, но как раз в этот момент из приоткрытого вдалеке окна послышался звук подъехавшей к дому машины, и громкие выкрики моей сестры . Аня – она была тут.
Сестра кричала что-то грубое, требовала её отпустить… потом хлопнула дверь, и звуки затихли.
Я прижалась к стене, понимая, что не хочу ни о чем думать. Не-хо- чу!!! Даже как идиотка принялась мысленно напевать про себя какую-то дурацкую мелодию – чтобы только не думать об Аньке.
Она обо мне не подумала.
Ещё когда я «наслаждалась» близостью с Соболевым ( хотя, какая, там нафиг близость – моё тело просто использовали для удовлетворения определенных мужских нужд), я поняла, что Анька не работает никакой моделью. То есть, может, конечно, она и работала когда-то там, но зарабатывала она явно не этим.
Если бы я была не совсем идиоткой, я бы ещё в машине это поняла – когда водитель трепался с охранниками. Но я тогда изображала из себя наивную дуру…
При этом Дима назвал имя моей сестры — они явно были неплохо знакомы (иначе с какого бы ляда ему заказывать и ждать именно Аньку), а Анька…
Почувствовав во рту неприятный вкус, я поняла, что прикусила губу до крови.
Итак, Аня и Дима знакомы. Возможно (хотя кого я обманываю ? - Очевидно, а не возможно), знакомы они давно и лично… я бы даже сказала, интимно.
А теперь представим, что это просто совпадение. Пусть город у нас и миллионник, но подобные совпадения, говорят, случаются: у Ани не очень распространённая профессия, и Дима мог когда-то пользоваться её услугами. А мне не сказал, потому что просто не знал, что мы сёстры.
Нет, бред — он не мог этого не знать, мы же близнецы.
А что, если, он знал, но не хотел говорить? В конце концов, Анька тоже не афишировала ни своё знакомство с Соболевым, ни свою профессию.
Я поняла, что из последних сил хватаюсь за остатки морали и здравого смысла. Мне было физически больно от того, что со мной сделал Соболев… но ещё больней мне становилось от той мысли, что он проделывал тоже самое с моей сестрой. И что Анька специально отправила меня сюда— дабы продемонстрировать мне всю подноготную моего парня.
Глубоко вздохнув, я решительно шагнула к двери и открыла её.
У меня не было плана, я не знала, что буду делать, оказавшись перед сестрой и Соболевым, но…
… на моё счастье, архитектор, проектировавший дом, проектировал семейный особняк, а не крепость: лестница, к которой я вышла, вела на первый этаж, прям в гостиную, не отделенную ни дверьми, ни дополнительными перегородками.
Я была ещё на самом верху лестницы, когда услышала Анькин рёв.
Присев, я посмотрела вниз через балясины: мою сестру за волосы, волоком, тащили в сторону кресла, в котором сидел злющий Соболев — он него злостью прямо за версту несло, хотя он и старался держать себя в руках.
— Не перестанешь выть, — процедил Соболев, глядя на мою сестру, - Раф выбьет тебе зубы.
Анька тут же, словно по команде, замолчала.
— Надо же, — хрипло рассмеялся Дима, махнув своему охраннику, чтобы тот отпустил мою сестру . — Удивила, дорогая! Я думал, в тебе мозгов совсем не осталось.
Аня жалобно протянула что-то неразборчивое.
Соболев вдруг сделал резкий выпад – и прижал коленом голову моей сестры к полу.
— А сейчас ты, шлюха последняя, мне обо всём расскажешь.
— Больно, — заныла Аня.
— Очень на это надеюсь, — усмехнулся Соболев, оставшись на месте. – Давай, начинай каяться. И смотри: соврёшь что — я лично прослежу, чтобы у тебя не осталось ни одного целого зуба.
— Я…я… так получилось, — обеспокоенно протянула Аня.
— Скажи ещё, что не хотела, — заржал охранник Соболева. – Всегда мечтал получит отсос от беззубой бабы.
— Раф, бля, — фыркнул Соболев, - ну у тебя и фантазии.
И тут же сильнее придавил ногой голову моей сестры.
— Я жду, сука.
Аня, понимая, что жалобные стоны здесь никого не разжалобят, начала рассказывать про мой звонок и наш сегодняшний вечер.
Она на удивление хорошо запомнила наш телефонный разговор и моё состояние, в котором я ей позвонила. Она передала каждую мою эмоцию, каждое сомнение, которым я мучилась, каждую мою слезинку.
