степени, что я только и могла поначалу лежать и ловить жаркий, пропахший нашим сексом воздух, бездумно пялясь в потолок спальни. Какая запредельная степень этого «хорошо» мне прежде неизвестная. О таком даже не фантазируешь, потому что и знать не знаешь, что такое возможно в принципе.
Хотелось почему-то плакать, полезть к нему обниматься, поцеловать его… И вот как раз этот импульс живо отрезвил. Давно, еще когда только начался мой ад с Вознесенским, я дала себе слово, что сама поцелую только своего настоящего любимого. Время спустя, пройдя через все, когда Дмитрий не оставил в моем теле ни единого уголка, который бы не обгадил своим присутствием, это стало казаться таким наивным и глупым. Но оставалось при этом такой лазейкой для моего сознания. Последней опорой. Сказочным оберегом осколков живого во мне. Чем-то, до чего он так и не добрался, не растоптал.
Я поцелую только любимого. Своего настоящего.
И плевать, насколько это по детски. Плевать, что грезы об этом моменте уже столько времени перестали и посещать меня, утешая хоть как-то. Плевать, если такой человек так никогда и не случится в моей жизни.
Я поцелую только любимого или никого. Не в губы. Не в душу, с такой же распахнутой с полным доверием душой навстречу.
А Боев… нет. Он, безусловно, не Вознесенский, но общее у них есть однозначно. Они из разряда людей, кто берет у тебя. Берет, чтобы потом рассчитаться, а не отдать в ответ. Платит он, пусть и удовольствием, а не только бабками, как Димасик, но именно платит, ничего не отдавая от себя самого.
— Больно сделал? — приподнял голову Андрей.
Только лежал абсолютно расслабленный, как пригревшийся большой котяра на солнышке, но стоило мне заговорить, и он весь мигом напрягся. Подобрался, опять обращаясь настороженной клыкастой зверюгой.
— Есть немного, но…
— Прости, девочка, я слегка не в себе был. Больше так не будет.
— Зря. Мне все понравилось.
Он хмыкнул, типа кто бы сомневался. Наверняка это очень здорово — быть настолько уверенным в своих способностях доставлять партнеру удовольствие. Пусть и сам партнер для тебя нисколько не значим.
— Тогда куда резко засобиралась?
— Почему резко? Я просто к тому, чтобы у нас ясность была.
— Ясность я люблю.
— Ну вот потому и говорю, что не останусь.
— Вот как? И куда собралась?
— Все равно, — пожала я плечами. — Я пожить хочу.
Распробовать вдоволь свободу, побыть просто нормальной, той, кто может идти куда хочет, говорить с людьми без высочайшего позволения, улыбаться, делать все то, что делают мои ровесники. Не быть больше вещью, телом, которое берут без согласия. Не важно, с удовольствием для меня или без, но потом, в этой моей новой жизни больше так не будет, сколько бы она ни продлилась. Мне так много нужно успеть сделать.
— Ну так и живи, я разве против. Со мной, — хохотнул Боев, потягиваясь, но почему-то мне все это почудилось чуть наигранным.
— Тебе-то это зачем? — поддержала я это его псевдовеселье, на всякий случай отодвинувшись. Вдоль позвоночника как холодком повеяло, а я свою интуицию знаю.
— Как зачем? Домой пришел, а тут девочка горячая, на все согласная дожидается. Удобно же. Обоим.
— А захотел — и не пришел, да? — сама не поняла, что меня за язык это ляпнуть дернуло.
Но эти его слова… я вдруг себя снова ощутила, как только из-под Дмитрия. Только что на коже был пот, его, мой, как свидетельство пережитого вместе удовольствия, и хоп! — опять липкое позорное дерьмо.
— И это тоже. — Андрей сел прямее, смотрел мне в глаза пристально и как-то… злился, что ли? — Если девочка горячая, послушная, а еще и понятливая, то вообще можем замечательно зажить. Я ведь еще и не жадный, разве что до секса.
— Думаю, тебе найти такую труда не составит.
— А ты не такая? — прищурился Боев, так, словно целился в меня. — А мне показалось, что очень даже да.
— Нет. Я не останусь, — отвернулась, уходя от его прямого острого взгляда. Нет дела, какой он меня считает.
— Что, пересидишь до возвращения Шаповалова, а потом куда? — Вот теперь я точно видела, что он злился.
Я знала только одну защиту от злости. Затаиться и дать прокатиться ей через себя, перетерпеть. Все когда-то заканчивается. Поэтому просто уставилась в потолок и промолчала.
— О, ну здорово, опять тут мне деревяшку неживую включить собралась? А когда трахал, голосила еще как! Может, тебя только так и разговорить вариант, а, Катька? Расскажешь хоть теперь, чего же это ты такие надежды на Кольку возлагаешь? Или секс не повод для того, чтобы хоть полсловечка мне сказать? — Он поднялся на локте, зависнув надо мной, и как бы ни старалась ничем себя не выдать, но невольно сжала зубы, готовясь к боли. — Чего ты, бля, зажимаешься, а? Я же сказал, что пальцем не трону! Не веришь? Хуй сунуть в тебя доверила, а что не ударю и говна не сделаю не веришь? Говори давай со мной! Ну!
Андрей сверлил меня злым взглядом, и я не понимала, чего его так вдруг подорвало. Впрочем, причины валящейся на мою голову агрессии давно отучила себя анализировать.
— Молчание не прокатит, Катька, — он сел, опершись спиной на изголовье, и подтянул меня, усадив на себя. Пыталась опустить голову, но он не дал, стянув волосы на затылке и зафиксировав.
Его член быстро стал твердеть между нами, и мои брови невольно полезли наверх. Реально? В ответ Боев недобро ухмыльнулся и стал ерзать, потираясь и пристраивая свой неугомонный орган в самом чувствительном месте. Я закусила губу, чтобы не всхлипнуть. Еще и с прошлого раза там все пульсировало.
— Ну же, Катька, давай, — обхватил мое бедро секс-дознаватель и с легкость стал двигать по своему стояку туда-сюда, заставляя вздрагивать от чрезмерности ощущений. — Я могу продолжать так хоть до утра. Затрахаю тебя до нестояния, если понадобится.
— Прямо уж до утра, — не выдержав, фыркнула я, внезапно практически перестав его бояться.
— Доказать? Хочешь?
— Я… не хочу.
Как же до странности трудно просто взять и сказать… заявить о своем желании.
— Ну слава тебе господи, прогресс. Не хочешь чего? Говорить со мной? Трахаться до утра? Жить вместе? Терпеть, что обращаюсь как с куклой?
— Ну жить-то мне пока больше негде, — совсем осмелев, ответила ему. — А так, да, не хочу по всем трем пунктам.
— Видишь!
— Что?
— Ты вот только что мне, считай, в душу плюнула, а я ничего тебе за это не сделал. И не сделаю.
— Но ты и не остановился, — указала я на очевидное
