вседозволенности фонтан негодования бьёт из самого нутра куда-то в черепную коробку. Чувствую, как немеют пальцы до боли сжимающие края миски. Нет, надеть её негодяю на голову мало. Пусть расслабится. Пусть...
Нужно его отвлечь.
Аккуратно придерживая миску, становлюсь перед ним на колени. Мои ресницы трепещут, превращая развалившегося в кресле мужчину в размытый силуэт. Сбоку камин дышит на меня жаром, а спереди Раду наготу мою смакует. Взгляд этот его бесстыжий, наглый вены кипятком шпарит.
Не выдержав, опускаю голову.
– Мне не нравится то, как ты прячешь глаза. Рассказывай, что задумала.
– Имею я право спрятать хоть что-нибудь? – Затравлено смотрю на него исподлобья.
– От меня – нет. – Невозмутимо отзывается он и жёстко отдаёт команду: – Пей.
Обречённо подношу к губам край фарфоровой миски. Нарочно пью так, чтобы часть молока тонкими струйками стекало по краям рта. Смесь специй и неожиданная сладость напитка взрывают мои рецепторы. Тёплые ручейки щекотно сползают по шее... собираются во впадинах ключиц, разливаются по груди...
Мои глаза закрыты, но я знаю, что он смотрит. Слышу, как громко сглатывает, и от этого звука там внизу намокаю даже больше, чем лёжа перед ним на столе в самой откровенной из возможных поз. Потому что сейчас его желаниями дирижирую я.
– Вкусно... – Облизываю губы, непроизвольно сжимая бёдра. Мне, правда, очень вкусно упиваться горячим взглядом, провожающим очередную каплю, сорвавшуюся с моего подбородка. Вкусно настолько, что внезапная мысль побеждает в неравном споре с робостью. – Поможешь мне привести себя в порядок?
О-о-о, да...
Долгий, вымученный вздох ложится на моё самолюбие бальзамом. Его рот дёргается и сразу застывает, будто Раду собрался что-то сказать и резко передумал.
Быстро, сволочь, берёт себя в руки.
В следующую секунду он уже холодно улыбается, расстёгивая на себе рубашку. От красивого мужского тела разит тестостероном. Я уже видела его раздетым, но опять теряюсь словно в первый раз.
Избавившись от рубашки, Раду подаётся вперёд. Не разрывая наш ошалевший от эмоций зрительный контакт, жёстко сминает грудь через тонкую ткань... тщательно вытирает нижнюю часть лица... задерживает руки на шее – сжимает горло намного... значительно сильнее необходимого.
Я смеюсь. Давление на сонную артерию кружит голову.
– Довольна?
Его голос звучит сухо. Почти механически.
– Хороший мальчик. Умничка, – с насмешливым поощрением выдыхаю ему в губы.
– Чего не скажешь о тебе. Ласки я всё ещё не увидел, только своенравность. Может, ты не умеешь? – Раду разжимает пальцы, отбрасывает рубашку куда-то в сторону и похлопывает ладонью по своему колену. – Клади сюда голову, покажу как надо.
В этот раз даже мысли не допускаю ослушаться. Скрывая ликование, повинуюсь подбираясь наконец-то к своей цели. Посторонний предмет в неположенном месте причиняет нервирующе-пикантный дискомфорт, не давая на секунду забыться.
Устраиваюсь щекой на шершавой джинсе, так, чтобы видеть его лицо. Больше мы не разговариваем, просто неотрывно смотрим друг на друга. Его пальцы круговыми движениями гладят мои волосы: макушку, затылок, чаще за ушком – тем, которое у меня своё, родное. Как бы ни хотелось отрицать, но ощущения он снова дарит нереальные. Злость больше не обжигает, теперь она тягучая и спокойная.
Раду постепенно расслабляется. Я выжидаю. Плавно обхватываю пальцами его свободную руку, обвожу символы, выбитые на фалангах, изучаю массивные перстни, изредка поглядывая на него из-под полуопущенных ресниц. Медленно подношу кисть к лицу, отмечая мгновенно вернувшуюся настороженность.
Что, дикарь, не доверяешь своей зверушке?
Правильно делаешь.
Но пока невинно исследую сомкнутыми губами выпирающую паутину вен.
– Умничка. Быстро учишься.
Он улыбается коротко, поощрительно. На мгновение прикрывает глаза. Я столько же времени сомневаюсь, но привычку жалеть об уже сделанном никакой пробкой назад не затолкать. И когда наши взгляды снова встречаются, со злым торжеством смотрю как моментально сужаются его зрачки.
Видимо, до мозга Раду только вместе с болью доходит моё намерение порвать ему вены на запястье. Что не так просто. Он дёргает рукой, но я сцепляю зубы, как гончая, вгрызаясь всё глубже... Мышцы сопротивляются, от вкуса побежавшей крови начинает подташнивать.
Поняв, что сама я не оторвусь, он резко натягивает мои волосы. Смазанный удар по губам отбрасывает меня пол.
Раду не хотел... Я сама мотнула головой и неудачно приложилась о его предплечье, когда он дёрнулся. И всё же жду извинений, которых не следует.
– Никогда не кусай руку, что тебя гладит.
– А то что? – Вызывающе слизываю с губ чужую кровь, расправляя плечи.
Его ошалевший взгляд медленно спускается на мою грудь.
– Завтра узнаешь.
Раду
Рассвет с трудом разбивает мглу над вековыми кронами. Сжав в зубах сигарету, яростно затягиваюсь, жалея, что нельзя точно так же выкурить это зябкое февральское утро. Уснуть так и не удалось. Даже при том, что я дико измотан и хочу только одного – поставить мысли на паузу.
С Владой сегодня придётся быть пожёстче, поблажек она сейчас не поймёт. Вряд ли чертовка хоть приблизительно представляет, как сводит с ума своей непокорностью. Боль в прокушенном запястье ни на миг не даёт померкнуть картинке, где она, закусывая стоны, запрокидывает голову, насаживаясь на мои пальцы. Такая тугая, что перед глазами поплыло. Кроет от её беззащитности и пережестить страшно. Думал рехнусь.
Член колом стоит сутки напролёт. Не знаю, сколько ещё так выдержу. Наброситься на неё не боюсь – насиловать даже с дулом у виска не смогу, а вот риск слететь с катушек и выложить правду, для которой она не созрела, опасно. Подростки сами не замечают, как их ломает жестокость сверстников. Пока для дочери Ярого проявление симпатии – слабость, придётся втолковывать на понятном ей языке.
Растерев окурок о дно пепельницы, выхожу с кухни и поднимаюсь наверх. Дверь мансарды не запирается, а недавно смазанные петли позволяют войти не услышанным.
Влада спит.
Я плавно сажусь на корточки у изголовья кровати. Видеть распухшие от случайного удара губы неприятно, но хорошо бы привыкнуть, потому что утром изображать безразличие будет очень непросто.
Ярость в её глазах была неподдельной, необузданной, всепоглощающей. Влада временами плохо себя контролирует. Я в этом убедился ещё когда поинтересовался подробностями её интимной жизни. Слишком независимая, слишком импульсивная, слишком уверенная в себе. Такая же, какой я её запомнил подростком.
Меня неудачно угораздило на ней зациклиться, но повезло, что у Влады имелись проблемы с точными науками. Сам не понял, как набрался смелости предложить Ярому подтянуть его девчонке математику. Что мог обещать обычный
