— Наша фрау Штанци тоже уроженка севера, а все любят ее и даже называют Дарлинг.
Толстая девушка угрюмо взглянула на него, пожала плечами и сказала:
— Это же совсем другое! — И тяжело потопала по дорожке, не желая поддерживать стремление Тео наладить контакт.
— Гудбай, гудбай! — кричала птица ей вслед.
— Ну, вот и ушла, — вздыхая, обратился к скворцу Тео. — Ты только посмотри на нее. Комплексует из-за своей фигуры и чистого произношения. Только не из-за своего поведения. Что ты на это скажешь?
— Дурак, — ответил скворец.
— Он говорит на всех языках. — На сей раз это была Никола Штанци, которая подошла, вызвав в нем целую бурю противоречивых чувств, но прежде всего — радость. Она приветствовала веселую птицу. — Привет, Гарри. — И начала с ним разговаривать.
— Гуд монинг, бэби, — весело порхая, выкрикивал Гарри.
Однако, когда она осторожно просунула в клетку палец, он ее клюнул.
— Коли, — пронзительно кричала птица. — Коли!
Они так заразительно смеялись, что у них перехватило дыхание.
— Он еще никогда не относился ко мне серьезно, — вздохнула она, смущенно поправляя волосы.
Они медленно шли по дорожке. Встречая попутчиков, перебрасывались с ними несколькими словами. Все радовались, что завтрашний день проведут в Эдинбурге. Постепенно стемнело. Зажглись фонари. Все было как в тот вечер, когда они познакомились. Как давно это случилось — три дня, сто лет назад?
Повсюду цвел дрок. Терпкий аромат его разливался в воздухе, а желтые цветки светились в темноте.
Они сели на скамейку, наслаждаясь вечером. С шоссе доносился шум, но даже если птицы уже давно привыкли к нему, то почему им обращать на него внимание?
— Вон полная девушка, — произнес Тео, указывая на боковую дорожку. — Все гуляет одна. О чем она может думать?
— О друге, которого у нее нет, — предположила Никола, — или которого она потеряла.
— Неудивительно, ведь она отклоняет любую попытку завязать с ней контакт. Я бы даже назвал ее невежливой.
— Может, это защитная реакция, — после короткого молчания произнесла Никола. — Кто боится, что его ранят, нападает первым. Так мне кажется. Уязвимые либо атакуют, либо пренебрежительно ведут себя с людьми. Таким образом они избегают разочарований.
Она говорила так, словно сама познала все на опыте. Ему сделалось любопытно. Тео украдкой рассматривал ее. Она подняла голову к небу, выгнув длинную красивую шею. У Тео перехватило дыхание. Что за волшебная сила исходила от нее! Что-то в ее поведении давало надежду на откровенность.
И он воспользовался случаем.
— А вы причисляете себя к этим — к уязвимым? — спросил он.
— А кто неуязвим? — Ее взгляд со звездного неба переместился вниз. — Все уязвимы. Вы разве нет?
— Да. И даже очень. В противном случае я не отправился бы сюда.
— Ну, не знаю… — с сомнением протянула она.
— Но речь сейчас не обо мне, о вас, — быстро проговорил он, не желая упускать возможность что-либо узнать. — Вас кто-нибудь обидел?
— Мы все постоянно обижаем друг друга. — Она положила ногу на ногу, обхватив колено руками. — Нечаянно или намеренно. Так было и у меня. И с моей, и с другой стороны.
— Это был мужчина? — отважился спросить Тео.
— Да, давно. — Она помолчала некоторое время. — Это было очень пылкое чувство. Несколько лет мы прожили вместе, еще молодыми. А потом почему-то начали сопротивляться любви. Бог его знает почему. Может, просто боялись, что она слишком захватит нас, поработит. Мы расстались красиво: последний бокал вина, последний поцелуй, последняя улыбка и — мы уже не жили потом, считайте, что умерли. Господи, для чего я это все рассказываю вам?
Ее голос звучал непривычно серьезно, ему захотелось услышать продолжение.
— Рассказывайте, — попросил он. — Рассказывайте, это… это воспроизведение, реставрация прошлого. На какое-то мгновение оно становится настоящим, реальным, и тогда понимаешь, каковым оно было в действительности. Пожалуйста, Никола, рассказывайте дальше.
Впервые он назвал ее по имени. Она заметила это и взяла его за руку, как бы ища поддержки. Впервые ей изменила ее знаменитая уравновешенность.
— Как вы — и он — пережили это?
— Мы воздвигли — каждый другому — памятники, — медленно продолжила она, — в сердцах и памяти. Когда через несколько лет встретились, то почти не узнали друг друга. Мне кажется даже, что каждый обиделся за это на другого.
— Почему же?
— Ну что он не похож на памятник. Мы быстро расстались, чтобы не изменять памяти. — И добавила с коротким смешком. — И продолжать думать о монументах.
— А что потом?
— Я вышла замуж, он женился.
Так, а вот это ему следовало переварить — она замужем! Ничто до сих пор не указывало на подобное, даже в ее квартире, хотя, правда, он тогда находился под хмельком.
Заметив его растерянность, Никола быстро добавила:
— Три года назад мой муж умер, а я избегаю этого ужасно звучащего слова «вдова». Оно ассоциируется у меня со словами «пожалуйста, только со сметаной», золотыми украшениями и жировыми отложениями.
Она вновь принялась шутить. К счастью, ибо Тео уже был близок к тому, чтобы начать рассказывать свою запутанную любовную историю.
Итак, их беседа мирно текла. Они вновь владели своими чувствами. Вот уж воистину: кто имеет на вооружении юмор, тот неуязвим.
И вдруг она спросила:
— Когда мы приедем в Черный Замок и вы найдете свою Дуню, вы не поедете с нами дальше?
Слова «Дуня» и «Черный Замок» кинжалом вонзились в его сердце. Что за боль! Он не готов к ней. Об этом он даже не думал. Прошло несколько мгновений, прежде чем Тео смог ответить.
— Естественно, я продолжу с вами путешествие. Может, конечно, случиться, что бравый герцог мне вежливо предложит остаться, но на это не стоит рассчитывать.
— Кто знает? — Она опустила голову. — Может, ваша Дуня пригласит вас, и он вынужден будет подчиниться?
— О Боже! — испуганно воскликнул Тео. — Но тогда их отношения должны быть очень интимными, если она заставляет его подчиняться в его собственном замке!
— Знаете, — произнесла Никола с особым выражением, как будто не желая причинять ему неприятности, — у герцога нет наследников, и он никогда не был женат.
— Ничего, пару дней с Дуней, и он захочет стать женатым мужчиной! — вздохнул Тео с тоской, которую уже давно носил в сердце.
Затем он заметил, что Никола отодвинулась от него и встала. Он попытался все обратить в шутку, но Никола не приняла ее.
Молча вернулись они в отель. Волшебство вечера улетучилось.
— Спокойной ночи, фрау Штанци, — попрощался он перед ее дверью. — Благодарю за интересный день.
— Хороший был день, — согласилась она, улыбаясь. — В конце концов, это моя работа.
Он жил всего лишь через три номера от нее, но ему казалось, что между ними простирается Атлантический океан.
— Ах, Бобби, да это он! Из камня, нет, из металла. О Господи, какая прелесть!
Вдовы с остальными попутчиками обступили памятник собаке на Кэндлмейк-роу в Эдинбурге, ставшей знаменитой благодаря Бобби. Волнующая, такая трогательная история, которую рассказала Дарлинг Никола.
Бобби был маленьким бродячим терьером, преданным до гробовой доски. Он следовал за гробом своего покойного хозяина до самого кладбища. И там он сидел у могилы еще в течение четырнадцати лет. Сердобольный владелец расположенной неподалеку пивной ежедневно в полдень, ставил ему перед дверью миску с мясом и костями. И как только колокол пробивал двенадцать раз, Бобби прерывал свой почетный караул и отправлялся обедать. Пока и сам не умер.
Так маленькая собачка стала знаменита. Символ верности, что присуща далеко не всем людям. Вот и пивная уже больше сотни лет привлекает к себе внимание туристов со всего света. Верность стала источником дохода. Дом из гранита выглядел таким старым, что, казалось, сам Шекспир захаживал сюда когда-то. Входная дверь и окна окрашены в золотисто-коричневый цвет.
