Вместо этого закрываю глаза.
Если бы протянула свою руку к ее руке, я могла бы взять ее, если бы попыталась. В этот самый момент Рэйч здесь, со мной. Запах ее кокосового лосьона для тела ударяет мне в нос. Я чувствую ее сдерживаемую энергию, исходящую от сидения рядом со мной. Впервые за несколько недель на меня накатывает покой, снимая напряжение с моих плеч, стирая хмурость с моего лба. Мои руки, наконец, расслабляются, свободно покоясь на верхней части бедер.
«Господи. Ты должна это видеть», — шепчет голос Рейчел. «Я знаю, ты не хочешь этого слышать, но он великолепен».
Нет, он монстр.
Он причинил тебе боль.
Забрал твою жизнь.
Он гребаный лжец. Мы не можем доверять ни одному слову, слетающему с его уст.
Смех Рейчел усиливается вместе с музыкой, и от его звука у меня еще сильнее щиплет глаза.
«Ты всегда так серьезно ко всему относишься, Соррелл. Он просто какой-то парень, играющий на виолончели. Посмотри на него».
— Не буду.
— Тссс!
Через три ряда кто-то шипит на меня, пугая меня так сильно, что распахиваю глаза. Дерьмо. Я не осознавала, что говорю вслух. Вжимаюсь в изгиб сиденья, желая, чтобы темнота сомкнулась еще плотнее, поглотила меня. Мне нужно быть более осторожной. Люди действительно начнут думать, что я сумасшедшая, если услышат меня…
Мысль умирает, наполовину сформировавшись, в моем сознании.
На сцене Тео Мерчант выгибается всем телом над виолончелью, перерезая смычком струны. Парень играет как одержимый. Густые волны его волос все еще скрывают глаза, но я прекрасно вижу линию его челюсти, и она сжата, мышцы тикают, когда музыка изливается из него.
Теперь мелодия звучная и глубокая — грубая вибрация, которая наполняет пространство и, кажется, даже больше не исходит от виолончели. Она исходит изнутри меня, из глубины моей груди, из моей души, как будто это звук крови, поющей в моих венах. Я не могу смотреть, но отвести взгляд невозможно.
Это похоже на пробуждение, и Тео… Тео — это нечто из сна. Наполовину демон, наполовину ангел, он — прекрасный ночной ужас, и меня преследует его вид.
Парень впивается зубами в нижнюю губу, когда музыка достигает своего крещендо, и его кожа становится белой, как кость. Если бы я могла ненавидеть себя еще больше, чем сейчас, то уже сделала бы это, потому что от Тео Мерчанта захватывает дух, и я слишком потрясена тем, как он играет на этой сцене, чтобы это отрицать.
Это необъяснимо, эта потребность во мне. Мощная и сильная.
Я хочу того, чего не должна хотеть.
Хочу, чтобы его тело обвилось вокруг меня.
Хочу, чтобы его руки были на моей коже.
Хочу, чтобы его зубы прикусили мою губу.
Ох.
О, боже, я…
Я вскакиваю со своего места и несусь вверх по лестнице к выходу. Пытаюсь пригнуться, чтобы меня не заметили другие ученики, сидящие в зале, но тут же жалею об этом; согнувшись вдвое, я только усиливаю накатывающую на меня тошноту. Добравшись до дверей в задней части зала, я распахиваю их, выбегая в освещенный коридор, и звуки игры Тео обрываются диссонансом, поддерживающая нота, которую он держал, резко обрывается визгом его смычка.
Блять.
Блять, блять, блять. Он видел. Он видел меня.
— Мисс Восс? Куда, по-твоему, ты направляешься?
Я оборачиваюсь, схватившись за живот, и обнаруживаю, что директор Форд крадется ко мне.
— Мне жаль. Я… думаю, я собираюсь…
Ее лицо морщится от беспокойства.
— Боже милостивый, ты вспотела. Что случилось?
— Меня сейчас стошнит, — я стискиваю зубы от еще одного острого приступа боли в животе. Рот наполняется слюной. Я хочу проглотить это, но мой рвотный рефлекс работает на пределе, и я не могу.
— Я вижу. Давай отведем тебя в туалет, — суетится вокруг директор Форд, подталкивая меня вперед; она кладет руку мне на плечо, другую — на поясницу, быстро ведя меня по коридору к ближайшему туалету.
Как только оказываюсь в кабинке, я опускаюсь на колени и падаю к унитазу, меня рвет чертовой курицей пикката, которую я проглотила в столовой. Директор Форд стоит позади меня, потирая мне спину, и чувство вины накатывает на меня из ниоткуда. Я должна была поднять руку, когда она велела нам сделать это раньше, там, в зале. Женщина действительно заботится о своих учениках. Единственная причина, по которой она сейчас так строга к нам, это то, что она заботится о нас и нашем благополучии. Я это вижу. И вот я здесь, собираюсь сделать ее жизнь бесконечно тяжелее. Эта женщина проявляет ко мне больше сострадания, чем я заслуживаю.
— Вот так. Все в порядке, Соррелл. Выплесни все. Черт возьми, ты действительно больна, не так ли?
Слезы текут по моему лицу, когда я вздрагиваю снова и снова, и не могу сказать, происходит ли это из-за жжения желчи, подступающей к моему горлу, или потому что я действительно плачу; катастрофического чувства стыда, которое я испытала там, наблюдая за игрой Тео, определенно достаточно, чтобы превратить меня в рыдающий беспорядок.
— Ладно. Хорошо, милая. Вот так. Дыши. Успокойся и дыши.
Я кладу предплечья на сиденье унитаза и прислоняюсь к ним лбом, делая, как мне говорят. Отвратительный вкус рвоты покрывает мой язык, рот снова наполняется слюной. Я плюю в унитаз, сильно шмыгая носом, а затем сожалею об этом, потому что кусок курицы, застрявший у меня в носу, возвращается, и я чуть не давлюсь им. Как только выплевываю это в унитаз, делаю еще один прерывистый вдох.
— Ух. Черт.
— Действительно, черт, — соглашается директор Форд. — На этот раз я позволю себе грубость. Ненавижу, когда меня тошнит. На самом деле я сочувствующий блевотник.
Я вздрагиваю, глядя на нее; женщина прижимает тыльную сторону ладони ко рту, гримасничая, глядя на унитаз, как будто собирается присоединиться ко мне на коленях и внести свой вклад к тому беспорядку, который я устроила.
— Все в порядке. Вы можете… — я вздрагиваю. — … подождите снаружи. Со мной все будет в порядке. Думаю… все закончилось.
Могу сказать, что она хочет остаться и заботиться обо мне, но также рада, что я отпускаю ее.
— Ты уверена?
Я киваю.
— Ладно. Я буду прямо за дверью.
Я даю себе минуту, чтобы отдышаться, продолжая сплевывать в унитаз, пытаясь избавиться от ужасного привкуса полупереваренной пищи во рту.
Из соседней кабинки слышу жужжание. Это музыкальное произведение, которое Тео только что сыграл в зрительном зале. Гудение затихает, и женский голос, полный юмора, говорит: «Ну, это была немного чрезмерная реакция, тебе не кажется?»
Я стону, позволяя своей голове упасть обратно на предплечья.
— Отвали, Рейчел.
8
СОРРЕЛЛ
Я подумала, что мне придется убедить директора Форд, что меня тошнит не из-за похмелья, но она просто махнула на меня рукой, когда я попыталась объясниться по дороге в свою комнату.
— Я знаю, что тебя не было на вечеринке, Соррелл. Все в порядке. Не волнуйся. У тебя нет никаких неприятностей. Я просто надеюсь, что это не пищевое отравление. Последнее, что мне нужно — это весь выпускной класс, прикованный к постелям, потому что они не могут перестать выблевывать свои желудки.
Директор Форд знает, что меня не было на вечеринке? Откуда? Она говорит это так, словно это непреложный факт. Но я была на вечеринке. Не по собственной воле, но я пошла. И пробыла там по меньшей мере час. Просто чудо, что я добралась до школы до того, как туда спустилась охрана и всех разогнала.
Однако на данный момент я слишком устала, чтобы сильно беспокоиться о заявлении Форд. Я напрягала все мышцы своего желудка от сильной рвоты, и чувствую себя отвратительно.
— Уверена, что не хочешь посетить медсестру? Я была бы спокойна, если бы убедилась, что тебя проверили, — директор Форд маячит в дверях моей комнаты, каждые пару секунд оглядываясь в коридор.
