– Но как же так, – плевалась от страха и возмущения мама. Сотрудник ОВД, простоватый рязанский парень Сергей Парубков, дописал протокол показаний папы, добродушно утерся и пояснил:
– Накачали пивко-то.
– Но я же его сам открывал, – простонал страдающий всей душей папаша.
– А кого трясет чужое горе? – глубокомысленно вопросил Парубков. – Шприцом в крышку вогнали. Творят что хотят. Никакого порядку.
– Как будто не вы – источник порядка! – возмутилась мама, но Парубков посмотрел на нее таким взглядом, что стало ясно. К порядку он не имеет никакого отношения. У него в жизни совершенно другие заботы. Так что впечатлений от посещения сердца России мало не бывает, но нам, ее коренным жителям, все-таки несколько сложнее. Кремль мы видели, в мавзолее на труп любовались, а большой театр воспринимаем не только как колыбель мирового искусства, но и как точку сборки гомосексуалистов интеллигентского толка. Нас трудно удивить. Если там надо сообща решить, куда бы пойти взаимно пощекотать нервы, это вполне может завести нас в тупик. То есть, и завело, если брать конкретно нашу компанию в конкретно мое день рождения. Мы эстетично высыпали на улицу, помахав маме платочком. Я даже позволила ей стянуть с меня козырный костюмчик, в котором я мечтала потрясать Полянского и дальше и натянуть на меня «Очень миленькое платьице», которое мама подарила мне на юбилей. Плиссерованая юбочка, кружевной воротничок, шелк натуральный, но в такой мелкий отстойный цветочек, что «мама, роди меня обратно»! Правда, вряд ли мама способна на такие коренные меры по моему воспитанию. Однако платье пришлось нацепить, чтобы соблюсти образ паиньки. Теперь я стояла, окруженная пьяной гурьбой подельников по вранью, прикрывала подарок легким жакетом и грустила.
– А может, на дискотеку? – банальничала Римма.
– Ага. В клуб, кому за тридцать, – съязвил мой братец.
– Как раз мне теперь туда можно, – съязвила я. Все замолчали и посмотрели на меня. Я понимала, что портить друзьям настроение нехорошо, но в таком виде я не могла чувствовать себя никем, кроме доярки на сельской сходке.
– А какие предложения у тебя? – с вызовом спросила Римма. Я пожала плечами. Если честно, в таком платье я хотела разве что быть похороненной.
– Тогда, может, в боулинг? – внес конструктивное предложение Полянский. Я с уважением оглядела его умную голову. Действительно, боулинг – чуть ли не единственное место, где платье не имеет никакого значения.
– Ночь на дворе… – протянули Наташки нестройным хором. – Все забито. И зашито.
– Я договорился, – рассеянно бросил Полянский, убирая в карман свой сотовый. – В Норде через час освобождается дорожка, так что нет повода не покидаться шарами.
– Ура! – захлопали в ладоши мы. А я, если быть точной, не просто захлопала в ладоши, а вся затрепыхалась от восторга. Полянский, хоть и из Краснодара, но просто кладезь добродетелей. Редко мне в жизни попадались люди, способные так быстро и легко решать абсолютно любые вопросы, которые им подбрасывала жизнь.
Боулинг – забавная штука. Вся сложность этого развлечения говорит о том, что изобретатели не искали легких путей. Например, о том, чтобы перекинуться в боулинг на дому нечего и мечтать. Для этого вам потребуется как минимум:
1. Дорожка длинная идеально ровная, гладкая, с двумя сточными канавами по краям. 1 штука.
2. Шары тяжелые и скользкие как сволочи. Много штук разного веса, из которых ни одна не будет достаточно легкой для вас.
3. Механическая трасса типа лыжного подъемника, по которой будут кататься, периодически застревая, шары, которыми вы промазали. 1 штука.
4. Кегли – такие белые хреновины, типа наших городков, которые надо сбивать шарами, и которые остаются стоять, как натуральные неваляшки. Непонятно сколько штук, потому что даже если кто-то в них попадал, за ними открывался еще один ряд, а потом еще… Издевательство в чистом, первозданном виде.
5. Робот, который эти кегли собирает. Самый тупой и медленный робот в мире, из-за которого вы, отправив шар в далекое эротическое путешествие по дорожке, будете иметь возможность счастливо попить пивка минут десять-пятнадцать. Даже если ваш удар не потревожил даже пыль на кеглях, робот выдвинет над ними какие-то датчики, и обстоятельно осмотрит всю глубину ваших глубин.
6. Телевизор, который по очереди и попеременно станет обзывать вас всех мазилами, хреновыми ковбоями и косыми придурками. Все это по-английски, но от этого вам не будет легче, потому что свои заявления он подкрепит исчерпывающей анимацией. 1 штука.
– Больше не могу, – заскрежетал зубами Полянский, в очередной раз промазав. Я философски переживала его неудачи, поскольку мои шары не достигали даже середины дорожки. В самом деле, было бы проще сразу запускать их по канавке. Тогда я хотя бы не дергалась из-за результатов.
– А я бы наверняка играла лучше, если бы не выстаивала по полчаса в нелепой очереди, – раздосадовано взвизгнула Полинка. Я промолчала, хотя и правда, не стоило вступать в бой вдесятером. Два попытки, которым предшествовали восемнадцать чужих, дезориентировали окончательно.
– Ей-богу, ерунда. Прекрасное место, – уверял всех мой братец, который, чуть ли не единственный из всех, выбил пару раз сплит, хотя и пил все время какие-то тропические коктейли, похожие на джунгли. Неудивительно, что ему было хорошо. Этому бездельнику всегда везло. Даже просто в том, что он родился вторым, был свой неоспоримый плюс. Его никогда не воспитывали, как «единственного ребенка в семье». А когда он соизволил родиться, то все равно часть маминого арсенала я принимала на себя.
– Что-то этот праздник перестает меня радовать, – пробормотала я себе под нос и ретировалась во двор. Так, чисто подышать воздухом, потому что ждать своей очереди на позор мне стало совсем невмоготу. Ночь опустилась на городской ландшафт. Помойки тихо зашебуршали, крысы собирали урожай дня. Рыночные торговцы растаскивали непроданные помидоры по Газелям. Их рабочий день никогда не заканчивается, странно, что они до сих пор еще не стали владыками мира. Если бы они свои способности применяли не в обвешивании свеклой, а в стратегии или мировой политике, у остальных не было бы шанса. Но Господь Бог никогда не промахивается. Он встроил им в глаза калькуляторы, но заменил мозг половым влечением. С тех пор они плодятся, как кролики и пашут, как ишаки.
– О чем задумалась? – раздался у меня над ухом голос Полянского.
– О том, как это красиво, – показала рукой на площадь Южного Медведкова я.
– Что именно? – заинтересовался он. – Мусор? Или вопли пьяноты?
– Смешно, – кивнула я, не проявив на лице и тени улыбки. На мой взгляд, красота видна повсюду. В городе ее умело маскируют под уродство, но она пробивается сквозь витрины и прилавки, отражается на лицах торговок укропом. А старушки, которые собирают бутылки, в иных обстоятельствах стали бы объектом поклонения. Если бы их запечатлел Рембрандт, например. Но, конечно, если Илья Полянский видит только грязь, незачем лезть к нему со своей глупой романтикой.
