Кристи помнила, как совсем молодая мама Олега восхищалась их семейной библиотекой, — когда впервые побывала у них дома. Эта по-девичьи стройная женщина с удивленно распахнутыми глазами, которую язык не поворачивался назвать Юлией Николаевной, вызвала в свою очередь восхищение всей их семьи. Она писала неплохие стихи, увлекалась литературой, любила музыку и своим обаянием и непосредственностью способна была увлечь любого собеседника. Наконец, по мнению Кристи, она была просто красива. А если бы Кристина могла предположить, что выбор Олега пал на нее благодаря многодневным материнским наставлениям в отношении женского пола, то она и вовсе считала бы себя должницей Юлии Николаевны на всю жизнь. А мама Олега не уставала повторять, что главным украшением девушки является ее душа, и даже самая кричащая красота без души не сделает его счастливым. Еще в детстве, когда она несколько раз читала ему сказку Оскара Уайльда «Мальчик-звезда», героем которой был ослепительно красивый, но бездушный парнишка, устыдившийся своей бедной матери и отказавшийся от нее, Олег впитывал в себя все самое доброе и возненавидел все злое. Олег, в которого девчонки влюблялись с первого взгляда, а узнав его ближе, начинали и вовсе сохнуть по нему, оставил своих многочисленных поклонниц ради Кристи с раскосыми синими глазами, углядев в ней такое редкое качество, как незапятнанную чистую душу. Кристина чувствовала себя счастливой избранницей.
Кроме внешних данных, Олег вызывал в ней удивление глубоким познанием в науках, не слишком ей доступных. Однажды ее подруга сказала, что удивлена, с какой кропотливой тщательностью изучает Олег все, что вызывает в нем интерес. К тому же Олег виртуозно владел дрелью и любым инструментом, словно скрипач смычком. Руками он умел делать все — это передалось ему по наследству от отца…
— Ну плыви же! — еще раз позвал девушку Олег.
Кристи решительно вошла в залитую летним солнцем речку и сразу оказалась в объятиях Олега. Они не помнили, сколько времени провели в воде, резвясь и целуясь, и лишь когда Кристи почувствовала, что дрожит от холода и покрывается мурашками, парочка вышла из воды.
Олег зачарованно смотрел на мокрую Кристи в открытом купальнике, и словно впервые видел ее длинные стройные ноги, тонкую талию, мягкий изгиб губ и соблазнительную ложбинку, ведущую к двум холмикам.
— Кристи, какая ты красивая! — восторженно произнес Олег и заботливо накинул на нее полотенце. — Пойдем в машину, погреемся.
— Пойдем. — Кристи стыдливо опустила голову. Она подумала о том, что Олег впервые говорит ей такие слова с тех пор, когда он оценил удивительную синеву ее глаз. О, как сладко из его уст звучали эти слова! Ведь сколько парней признавались ей в любви, объясняясь пылким возвышенным слогом. А для нее это были просто наборы ничего не значащих фраз. С Олегом все по-другому. Если он скажет, то как топором высечет.
«Милый мой, как же ты мне дорог! Как дорог! Я вся твоя, без остатка», — мысленно шептала Кристи, ощущая прикосновения его рук на своем озябшем теле.
Олег долго не мог уснуть в эту ночь. Когда же разбушевавшаяся гроза заставила его и вовсе разомкнуть веки, он почувствовал себя абсолютно счастливым, а мучавшие его в последнее время призрачные обиды уплыли с вечерними облаками.
— Стас, я не могу больше здесь находиться. Я устала. Забери меня отсюда, — каждый раз при приходе жениха жалобно просила Юлька.
— Даже разговора об этом не заводи, — строгим тоном возражал Волжин. — И время не трать напрасно на уговоры. Я не могу пустить все на самотек. Зная тебя, нетрудно догадаться, что, едва ты выйдешь из стен больницы, как забросишь свое лечение. А тебе обязательно нужно пройти курс. Я сейчас много работаю и не имею возможности за тобой приглядывать. А сама ты достаточно легкомысленна, чтобы свести все рекомендации врачей на нет. Это еще счастье, что с тобой не случилось ничего подобного в рейсе.
— Но я же не собираюсь сразу выходить на службу. Меня, наверное, спишут на некоторое время с летной работы.
— На некоторое время? — грозно спросил Волжин. — И ты еще смеешь надеяться снова выйти на летную работу? Лучше забудь об этом.
— Ну почему, Стас? — возмутилась стюардесса.
— Юля, давай раз и навсегда закроем эту тему. Я не намерен вести разговор о том, что давно решено, — сказал, как отрезал Волжин.
Юлька по опыту знала, что когда Стас обращается к ней так официально, по имени, то ничего хорошего ждать не приходилось. Чтобы не показывать своего раздражения, она отвернулась к окну и устремила взор на кровавый закат, зловеще озарявший стерильную палату, до смерти ей надоевшую. И впервые за последний месяц почувствовала себя не вполне счастливой. А ведь в ночь накануне свадьбы Юлька совершенно искренне думала, что оставит свою работу по первому же требованию Стаса. И не трудно было догадаться, что он очень скоро этого потребует. Но она так соскучилась по самолетам, по ребятам, девчонкам и даже по пассажирам, несмотря на то что большинство из них имели, мягко говоря, неспокойный нрав.
— Поешь лучше. Моя мать приготовила совсем недавно, все еще горячее, — прервал ее размышления Волжин, выкладывая из сумки продукты.
— Спасибо, не хочу. У меня совсем нет аппетита, — холодным учтивым тоном сказала Юлька.
Волжин приподнял ее подбородок, пытаясь заглянуть ей в глаза. Но Юлька упрямо опускала ресницы, тая под ними обиду.
— Посмотри на меня, — потребовал Волжин, продолжая сжимать пальцами ее подбородок.
Она послушно взмахнула ресницами, и вдруг, совершенно неожиданно, поплыли строчки будущих стихов:
Не спрятать грусть, не опустив ресницы,
И пальцев легкий хруст не утаить.
Мне камнем не лежать в стенах больницы,
Мне облаком прозрачным в небе плыть.
Заметив ее отсутствующий взгляд, Волжин решил, что это лучше, чем мелькнувшая в Юлькиных глазах неприязнь, которою она тщетно пыталась от него скрыть.
— Будь умницей, поешь, — смягчил тон Волжин. — Чем больше ты будешь слушаться, тем быстрее тебя выпишут.
— Слушаться кого? — спросила Юлька, упрямо сжимая пухлые губы.
— И доктора, и меня. Ведь ты не можешь утверждать, что лучше доктора знаешь, как выйти из своего состояния. Да и я посидел над энциклопедией, чтобы разобраться в твоем недуге.
Не найдя уместным что-либо говорить, Юлька отвернулась. Вся злость куда-то улетучилась, вместо нее пришли усталость и безразличие. Почувствовав себя бесправной, беспомощной, пойманной, словно зверь в капкан, Юлька тяжело опустилась на кровать.
