– Хорошая сервировка, – обратилась Дженни к женщинам по другую сторону стола, но, решившись взглянуть на них, обнаружила, что ее как будто не услышали. Снова опустив глаза к блюдам, она проговорила, немного повысив голос: – Кто бы это ни сделал, он потрудился на славу. Мы с Мириам сервируем наши завтраки точно так же.
Подняв глаза на этот раз, она заметила, что две женщины глядят прямо на нее.
– Замечательный стол, – улыбнулась она. Однако женщины выглядели обеспокоенными. Нет, не обеспокоенными, решила она. Растерянными. Она решила помочь им. – Я Мэри-Бет Клайд. Я понимаю, вы могли меня не узнать. Это все платье. – Проговорив это, она еще больше усилила их растерянность.
Оркестр наигрывал что-то легкое, но люди еще не танцевали. Они просто бродили по залу. Дженни видела ноги в джинсах и в хаки. Она видела голые ноги. Больше всего ей понравились те, что были, как и у нее, затянуты в черные колготки. Это были ноги стильной женщины, популярной женщины. Это успокоило ее.
– Много народу, – сказала она, вновь поворачиваясь к дамам за столом. И, подумав, поинтересовалась: – Вам не нужна помощь?
– Нет, спасибо. Мы справимся.
Дженни кивнула и, отойдя от стола, встала у стены между креслами. Здесь был хороший обзор, что она посчитала существенным преимуществом. Людской поток продолжал вливаться в двери. Дженни пробегала глазами по лицам входящих, потом снова переводила взгляд на тех, кто уже был внутри. Казалось, весь городок собрался здесь, чтобы отпраздновать окончание лета.
Она помнила, что когда-то давно все было точно так же. Ей тогда было двенадцать, и она пришла сюда с родителями, но они не представляли собой счастливое семейство, так как отец был зол на мать за то, что она не купила Дженни новое платье, а мать – зла на нее за то, что это платье было ей необходимо.
Теперь у нее было новое платье, причем прекрасное. Улыбаясь, она посмотрела на сцену. Музыканты только что перестали играть. Дирижер – преподобный Джордж Патти из христианской общины – помахал руками, потом поднял их высоко вверх, отсчитывая такт движениями одних указательных пальцев. Дженни подпрыгнула, когда цимбалы и ударные разразились неожиданным громом. Ее сердце едва успокоилось, когда преподобный Патти начал раскачиваться, привстав на цыпочки. Через несколько мгновений весь оркестр грянул что-то быстрое, громкое и, подумала Дженни, совершенно непохожее на то, что ей когда-либо приходилось слышать под холодными каменными сводами церкви.
Воодушевленная толпа начала пританцовывать.
Дженни постукивала ногой по полу. С минуту она отбивала такт, сложив руки на груди, потом, вспомнив статью о языке тела из «Cosmo», опустила их вниз. Захваченная общим настроем, она начала улыбаться, и тут поймала взгляд Дэна О'Кифи, который глядел на нее через весь зал. Увидев, что она тоже смотрит на него, он приветственным жестом приподнял палец к несуществующей фуражке. Она кивнула ему, не сбиваясь с ритма музыки, и отвела взгляд, снова пытаясь отыскать в толпе незнакомое лицо. Незнакомец должен был заметить ее, ведь он мог взглянуть на нее так, как не мог больше никто. Он обязательно заговорит с ней. Он пригласит ее на танец. И весь город будет смотреть на них. Как это было бы здорово!
Она снова пробежала взглядом по залу и опять остановила его на входной двери. Она так мечтала, чтобы он пришел. Да, она была нетерпелива, но у нее было на это право. Чтобы прийти сюда, ей потребовалось собрать всю смелость, в течение многих недель она то решалась, то вновь передумывала, пока наконец не приняла окончательного решения. Сейчас или никогда. Когда вернется отец, для нее не останется никаких танцев, никаких мужчин и никакой надежды.
А сегодня она выглядела хорошо, действительно хорошо.
Она задержала дыхание. Кто-то остановился в тени у самой двери. Он медлил… не входил… возможно, осматриваясь… оценивая обстановку. Она расправила плечи, облизала губы и ждала, ждала, ждала, пока он выйдет на свет.
Наконец, он вошел. Но это был всего лишь Барт Джиллис. Мужчина под пятьдесят. С брюшком. С женой, пятью детьми и без работы.
Дженни вздохнула. Ночь только начинается. Время еще есть.
Шли минуты, Литтл-Фоллз отплясывал одно буги за другим. Танцплощадку заполнили пары, молодые и старые, однополые и разнополые, братья с сестрами, родители с детьми. Если танцоры были хороши, на них было весело смотреть, но даже если пара не знала, куда девать руки и ноги, это все равно было весело. Но Дженни не собиралась выставлять себя на посмешище. Она переминалась с ноги на ногу, чтобы облегчить давление на пальцы, и ожидала подходящего танца.
И вот момент настал. Оркестр заиграл кантри, и танцоры встали в цепочку. Дженни знала этот танец. Она тренировалась перед телевизором и могла выступить не хуже других. И самое главное, для этого танца не требовался партнер.
Оторвавшись от стены, она увидела, как друг за другом занимают место горожане, становятся рядом любовники, сестры и тетушки, и каждый мальчишка норовит показать себя в вихре взлетающих локтей и дергающихся бедер, и – о ужас! – прежде чем Дженни смогла заставить себя перестать глазеть и присоединиться к танцующим, момент был упущен. Она вернулась на свое место у стены и пообещала себе в следующий раз быть порасторопнее.
Когда оркестр заиграл «Голубую луну», прыгающая толпа вновь разделилась на пары, которые начали медленно и чувственно кружиться, щека к щеке, точно так же, как Дженни множество раз проделывала дома с подушкой в качестве партнера, с самыми сладкими грезами. Она опустила глаза, видя лишь скользящие по полу туфли и ботинки и чувствуя себя в этот момент еще более неловко и одиноко.
В ее поле зрения появилось маленькое, знакомое лицо. У мальчишки была алебастровая кожа, густо усыпанная веснушками, и буйная грива непослушных огненных волос, и из-за этого она чувствовала какое-то притяжение к нему, а он – к ней, если то, как его маленькая ручка каждый раз при встрече украдкой касалась ее пальцев, можно было считать подтверждением этого. Они были приятелями.
Мальчишку звали Джоуи Баттл, и, хотя его семья упорно отрицала такое предположение, Дженни была уверена, что они состоят в каком-то отдаленном родстве. Только три человека из всех, кого она знала, имели волосы такого цвета – ее мать, она сама и Джоуи. Будь он постарше, Дженни могла бы вообразить, что он – ее биологический брат, усыновленный при рождении. Но Джоуи было всего пять; когда он появился на свет, ее матери уже два года как не было в живых.
Крепко держась за ее руку, мальчик втиснулся между Дженни и креслом. Она присела на корточки и проговорила:
– Привет, Джоуи. Что случилось?
