Все правила переменились. Уже не шла речь о том, чтобы держаться за руки во время первого свидания и целоваться только на третьем. В конце шестидесятых женщина, принимающая приглашение от мужчины куда бы то ни было, как бы уже соглашалась спать с ним, и оба понимали это именно так. В действительности система работала неплохо, поскольку Барбара очень быстро для себя уяснила, что если она находит мужчину достаточно симпатичным, чтобы пойти с ним в какое-нибудь заведение, то он вполне годится и для секса.
За два года, прошедшие после ее развода, Барбара переспала с телевизионным продюсером, который так много курил марихуаны, что его потенция была на грани, с влиятельным политическим деятелем, который после жаркого уик-энда, проведенного в постели, клялся в вечной любви и восхищении, но больше так и не объявился. У нее был стремительный роман с адвокатом, увлекавшимся психоанализом, который безумно в нее влюбился, а позже признался, что его неудержимо тянет к разведенным женщинам и увлечение психоанализом как раз и вызвано желанием избавиться от этой странной навязчивой идеи. У нее был роман с известным киносценаристом, который сказал ей, что вообще-то предпочитает секс втроем, и спросил, не возражает ли она, чтобы он пригласил еще одну девушку. Когда Барбара дала ему отставку, он пожал плечами и поинтересовался, не могла ли бы она, в таком случае, хотя бы стирать его носки и белье, так как отель «Карлайл», где он живет, дерет за услуги прачечной втридорога.
Дважды Барбаре казалось, что она влюблена. Несколько месяцев она прожила с Алексом Прошкой, довольно известным художником-миниатюристом, который переехал к ней из своей студии, но спустя несколько месяцев объявил, что она губит его работу. Он съехал, подарив ей на прощание одно из своих крошечных полотен размером в один квадратный дюйм. В то время эта работа оценивалась в пять тысяч долларов.
Через полгода после исчезновения Алекса в жизнь Барбары вошел адвокат по имени Лен Колонер. Он был в разводе и вполне обаятелен, но главное – он символизировал собой некую стабильность. Он сделал Барбаре предложение, она его приняла, а через две недели, без всякого предупреждения, он женился на своей бывшей жене. Барбара испытала опустошение и решила залатать свою истерзанную душу с помощью внимания других мужчин. Вот тогда-то она и ухватила своего менеджера на чартерном рейсе в Вашингтон. Она поклялась себе, что любви с нее довольно.
У нее была серия знакомств на одну ночь и множество интрижек продолжительностью в две недели. Она была готова завалиться в постель с любым хоть немного симпатичным мужчиной, стоило ему только позвать ее, и подчас она просыпалась утром с ужасного похмелья, не в силах вспомнить имя спавшего в ее постели. У нее случались и одновременные романы с двумя, которыми она жонглировала, возбужденная обилием мужского внимания и их заочным соперничеством, и изощрялась в отговорках и увертках, вынужденная скрывать существование одного из них от другого.
На какое-то время это захватывало, как красочное кино, и Барбара была влюблена сама в себя. Она любила ту роль, которую она играла, любила женщину, которой восхищаются столько мужчин. Но вскоре Барбара поняла, что этот чарующий образ не отвечает ей взаимностью. Она почувствовала, что находится в постоянном возбуждении, в ожидании следующего мужчины, следующего звонка, следующей встречи. Ничто не могло утолить в ней эту жажду. Но при этом Барбара осознавала, что в эмоциональном плане ее угнетает беспорядочная половая жизнь. Переходя из рук одного мужчины в объятия другого, из одной постели в другую, она не получала удовлетворения. Она открыла, что после нескольких интимных встреч с мужчиной она привязывается к нему, становится от него зависимой, хочет от него все больше и больше. Как ни парадоксально, но тот стиль жизни, который она сама себе избрала, как раз и не позволял ей получать это «больше и больше», получать удовлетворение в ответ на ее самоотдачу.
Секс был для нее словно наркотик, внутри же у нее была пустота. Она обнаружила, что за всем тем калейдоскопом, которым была ее жизнь, дом ее оставался пуст. Чем сильнее она скучала по семейной жизни, тем меньше она вспоминала о Дике. Когда же она думала о муже, единственное, что приходило на ум, была страшная усталость, в которой она жила все те годы: усталость от сочетания семейной жизни, карьеры и воспитания детей. Тогда Барбара не понимала этого, вероятно, слишком уставала, чтобы что-либо понимать, но после двадцати она жила в состоянии постоянного изнеможения. Теперь, когда ей было немногим за тридцать, она испытывала веселость, обратная сторона которой была слегка окрашена чувством отчаяния.
Однако Барбара не зацикливалась на этом чувстве и продолжала жить.
Странно, но получилось так, что Аннетт и Кристиан пошли в старую школу Полинга, куда ходила и Барбара. После первого лета, проведенного ими с бабушкой, всем казалось вполне естественным, что дети останутся в Полинге. Возможно, в пятидесятые разлука с детьми показалась бы ей невыносимой. Но теперь, в семидесятые, после развода, живя одна и с головой уйдя в свою карьеру, она приняла это как наиболее разумное решение. Может, она и ищет себе оправданий, думала Барбара, но в какой-то мере это помогает ей мириться с тем обстоятельством, что детей растит ее мать, а не она сама.
Не то чтобы она не любила своих детей. Не то чтобы она не способна была всем их обеспечить, включая и образцовое мужское влияние, которое психологи называли жизненно необходимым для полноценного эмоционального развития и мальчиков, и девочек. Но у Барбары не было выбора. Оба дедушки умерли. Дик жил в Пенсаколе, и на его шее висели трое детей другой женщины, а Барбара до сих пор не встретила человека, который бы мог заменить отца ее детям. Вся ее жизнь была серией проб и ошибок в любовниках, а психологи утверждали, что множество «пап» для ребенка хуже, чем отсутствие отца.
Поэтому было легче пойти по пути наименьшего сопротивления, к тому же это был наиболее разумный путь, и оставить детей на попечение бабушки, чем признать тяжелые последствия столь легкого решения. Барбара огорчилась, когда осознала, что ее больше волнует собственная жизнь, чем жизнь ее детей. Она никогда не слышала и не читала ни об одной женщине, которая ставила бы себя на первое место. Она обвиняла себя в бессердечии и эгоизме; она удивлялась, как извратился ее материнский инстинкт, и молила Бога, чтобы правы оказались те немногие специалисты, кто утверждал, что решающим для ребенка является не число встреч с матерью, а как они происходят. Лишь позднее, с наступлением эры «женской свободы», Барбара узнала, что и другие женщины находят воспитание детей скучным и утомительным, и только когда замаячила перспектива второго замужества, Барбара наконец-то нашла в себе силы вслух признать свою вину и таким образом освободиться от нее.
