Дженни охватила такая ярость, какую ей еще не доводилось испытывать. Ее просто трясло от злости, она чувствовала, что может даже убить. И она ударила кулаком по щитку.
– Он думает, кто я? Проститутка, с которой можно расплатиться поездкой в Европу? Ты понимаешь, что ты говоришь? Он предлагает мне какие-то каникулы, когда я прошу любви, помощи, участия…
– Дженни! У тебя есть любовь! Я люблю тебя, ты же знаешь это. Как ты можешь так говорить?
– Как можешь ты, неужели они убедили тебя тоже? Я – проститутка и для тебя тоже?
– Не произноси это слово. Оно грязное, отвратительное.
– Не указывай мне, какие слова выбирать! Я буду говорить то, что хочу. Я могу сейчас сказать тебе, что там произошло. Я даже слышу все и вижу так ясно, как будто стояла там за дверью. Твоя мать – это ледышка… Ты думаешь, я не знаю, чего она хочет? Девушку, как та воображала – как там ее зовут? Анна Рут или Рут Анна или как-нибудь еще? «Наша дружба передается из поколения в поколение, ты знаешь. И разве не чудесно было бы, если молодые люди обручатся? Тайная любовь – мы никогда и не догадывались». Да, все было бы совершенно по-другому, если бы я была мисс Старинного Рода, вместо Мисс Никто. Тогда не было бы никаких разговоров об аборте, только свадьба на скорую руку под деревьями в вашем саду. Нет, простите меня, в саду Мисс Старинного Рода. Уверена, что он у нее есть. Ничего, если и ребенок, конечно, родится семимесячным, этакая крошка. – Ее голос перешел в крик.
– Господи, Дженни, нет! Все совсем не так!
– Конечно, так! Каждому идиоту это ясно. Я поняла это в то мгновение, когда вошла в дверь. А ты – ты позволил промыть себе мозги. Ты, сильный, смелый мужчина, который собирался заботиться обо мне. «Не волнуйся, дорогая, я позабочусь обо всем»
Питер повернул ключ зажигания, и дворники начали очищать ветровое стекло.
– Нет смысла продолжать разговор, если ты собираешься только кричать на меня, Дженни. У нас возникли осложнения, и криком здесь не поможешь.
Она замолчала, пытаясь взять себя в руки. Затем она что-то вспомнила.
– Ты случайно не видел свою тетю Ли?
– Да, я заезжал к ней.
– А! И что она сказала?
– Сейчас расскажу тебе. Она считает, что нам нужно пожениться. Ты понравилась ей. Она сказала, что даст нам денег.
– Она? – у Дженни округлились глаза. – Но почему, это так чудесно с ее стороны!
– Ну, она такая. Романтичная в душе. Довольно-таки забавно для лесбиянки, когда подумаешь об этом.
– Жестоко говорить так.
– Я не хотел, чтобы звучало жестоко. Просто это поразило меня.
– А она сможет дать нам достаточно?
– Дженни… я не смогу ничего взять от нее, неважно, много или мало. Мои родители будут в ярости. Они разозлились, когда я сказал им.
– Почему? Если они не хотят помочь, я думала, они будут рады, если кто-то еще сделает это вместо них.
– Это длинная история. Она имеет обыкновение вмешиваться. Мне об этом вообще не следовало бы ничего говорить.
– Им или мне? Он вздохнул.
– Полагаю, всем.
Но ей он сказал, был достаточно честным, чтобы рассказать все, и она смягчилась.
– Ох, Питер, что же нам делать?
Дворники на стекле вторили: делать, делать, делать. Он повернул ключ, и дворники остановились.
– Что нам делать? – повторила она.
– Я не знаю. – Он смотрел на дождь.
Мрак заполнял автомобиль. Вспышка гнева и злости совсем обессилили ее. Если бы она могла только уснуть, подумала она, уснуть и проснуться, и чтобы ничего не было. И она тоже уставилась на мрачную, мокрую улицу. Стены домов, смотревших друг на друга с обеих сторон, делали из улицы тоннель, длинный темный тоннель без света в конце.
Питер прервал молчание.
– Если бы ты сделала аборт, то все было бы решено. У нее перед глазами снова возникла та картина, что-что красное, цвета крови, острое стальное жало и – конец. Она вздохнула.
– Ты просто боишься? – мягко спросил он.
– Боюсь ли боли? Ты же знаешь, что нет. Несколько лет назад у нее был сложный перелом руки, и она стойко переносила боль, как ей сказали. Она знала это. Кроме того, рождение ребенка едва ли менее болезненно.
– Что же тогда? Ты можешь объяснить мне?
– Я уже пыталась объяснить тебе, как могла.
– Это же всегда делается и делалось. Причем совершенно безопасно, хотя бы и незаконно. Существуют безопасные места, компетентные доктора.
Она тихо повторила:
– Может, я так воспитана. Я не могу сделать этого. Мои родители правоверные…
Теперь Питер перебил ее. Пришла его очередь разозлиться:
– Твои родители! Ты не смогла даже сказать им об этом! Ты испугалась сказать им. В конце концов, я-то поговорил со своими.
– Я уже рассказала тебе об этом тоже.
Мама на кухне, раскладывая мороженое: «Все, чему мы учили тебя, выброшено, как мусор». Дженни снова охватила злость.
– Ты не хочешь понять. Я не могу даже говорить об этом со своими родителями. Почему мы не поженимся, Питер? Мы справимся как-нибудь. Твой отец поможет. Он не позволит нам умереть с голоду. Мои родители тоже что-нибудь сделают…
– Мой отец предложит мне бросить колледж и идти работать.
– Он не сделает этого!
– Не сделает он? Да ты не знаешь его. У него принципы.
– Принципы! Ради чего же они?
– Я объясню тебе. Они скажут, если человек достаточно взрослый, чтобы завести ребенка, то он достаточно взрослый, чтобы содержать его.
– И они сказали так, да? И ты поверил им?
– Ты должна признать, что в этом есть смысл.
– Смысл да, но не сердце. В этом нет сердца. Холодный, холодный расчет, – сказала она, стиснув зубы. – Да, если бы у моего отца был не кафетерий… Ты думаешь, я не заметила выражения лица твоей матери, когда я сказала ей об этом? Лицо, как у акулы.
– Дженни, это слишком. Оставь мою маму в покое, пожалуйста.
Он старается сохранить лояльность после всего этого. Быть лояльным по отношению к своей матери. Она почувствовала удушье.
– Как я могу оставить ее в покое, когда она распоряжается моей жизнью?
– Нет, наша жизнь – в наших руках, Дженни.
– Как ты можешь так говорить? Что они сделали с тобой, как они смогли так хорошо обработать тебя? Ну, может, они и заставили тебя превратиться в тряпку, но со мной это не получится, говорю тебе. Я не буду, не смогу, и им не удастся заставить меня. И ты тоже не заставишь.
– Это глупый разговор. – Он завел мотор. – Ты вся взвинченная, и нет смысла продолжать.
– Глупый, это верно. Отвези меня назад.
Ей хотелось ударить его. Неужели это Питер? Где же сила и спокойная уверенность? Она взглянула на него, но мягкие манящие глаза цвета опала, которые ей так нравились, были, вероятно, чересчур мягкими. «Слишком хороший», как сказала старая леди. Он был всего лишь испуганным мальчишкой… Она тоже чувствовала себя потерянной.
