Гостиная была оформлена с восхитительным вкусом, впрочем, как и все остальное в доме. Это не было плодом его груда. Все создавалось стараниями Нелл с помощью художника по интерьерам. Нелл нашла дом, выбрала дизайнера и создала образ, настроение и какую-то особую атмосферу, наполнявшую каждый уголок.
На что бы ни взглянул Джонни, все несло на себе отпечаток Нелл: она выбирала с ним все эти вещи. Дом отражал вкусы Нелл, но Джонни ничего не имел против, они ему нравились, став как бы его собственными.
Ему было приятно сознавать, что теперь он может отличить превосходное от посредственного. Он научился ценить качество и стиль не только предметов искусства и мебели, но и многого другого, и он гордился своими недавно приобретенными знаниями.
Даже его гардероб подвергся пересмотру, с тех пор как Нелл стала частью его делового окружения. Он стал одеваться более консервативно и более тщательно, и ему нравился его новый облик, созданный Нелл.
Поднявшись, Джонни пересек комнату и встал спиной к камину, мысленно соглашаясь с тем, что единственное, в чем у него был хороший вкус до встречи с Нелл Джеффри,– это музыка... И все признавали, что его музыкальные вкусы безупречны, здесь он никогда не допускал промахов.
Не было ничего удивительного, что он не блистал познаниями в искусстве и антиквариате. В сущности, он не имел возможности даже видеть это. Его тетя Анжелина заполнила крошечную квартирку на Малберри-стрит безвкусными картинками с изображением Христа и разных святых, распятиями и раскрашенными в дикие цвета гипсовыми статуэтками на религиозные темы. После ее смерти дяди Вито оставил все, как было при ней, возможно, из любви и уважения к своей покойной супруге.
А после того как Джонни удалось выбраться из мрачной конуры, в которой он жил со своим стариком-дядей, потекли годы бесконечных переездов, когда он останавливался или в дешевых мотелях, или в кичащихся показной роскошью отелях Голливуда, Лас-Вегаса, Чикаго, Атлантик-Сити и Манхэттена. А они, конечно, не самое лучшее место для пополнения своих знаний об искусстве и антиквариате.
Усмехнувшись, Джонни прошел в просторное фойе при входе и направился в столовую. Он представил себе, как его дядя Вито, только взглянув краем глаза на этот элегантный дом, немедленно от смущения сбежал бы в ближайший отель.
Четыре года назад, когда Джонни только что переехал сюда, он приглашал дядю погостить на побережье, но тот отказался. И Джонни не настаивал и не делал повторных приглашений. Он понимал, что старику здесь не понравится просто потому, что он будет чувствовать себя в этом доме не в своей тарелке, а Джонни не хотелось причинять ему неудобства. Может быть, дядя Вито и не был идеальным отцом для него, но он делал все что мог и любил Джонни как собственного сына, которого у него никогда не было.
Столовая, в дверях которой остановился Джонни, была выдержана в абрикосово-кремовых тонах, с небольшими вкраплениями малинового. Она была воплощением простоты: старый тисовый обеденный стол с юга Франции, окруженный стульями с высокими резными спинками из вишневого дерева. У одной из стен располагался большой элегантный шкаф, тоже из вишни, у стены напротив сервант, над ним висели акварели английского художника сэра Уильяма Рассела Флинта.
Сегодня широкий деревянный стол сверкал старинным английским серебром, тончайшим фарфором и хрусталем.
В центре стояла низкая серебряная ваза с бледными, цвета шампанского, полностью распустившимися розами, наполнявшими комнату нежным дурманящим ароматом. С четырех углов ее окружали серебряные подсвечники с кремовыми свечами, а завершали композицию две симметрично поставленные с противоположных сторон вазы для десерта.
Стол был накрыт на троих, и при взгляде на него Джонни почувствовал раздражение. Он бы предпочел, чтобы Нелл пришла сегодня одна, как они первоначально договорились. А она вместо этого тащит с собой подругу. Нужно было о стольком переговорить, пройтись еще раз по составленному на будущий год расписанию его гастролей, но при посторонней ему непременно придется сократить их беседу.
От перспективы знакомства с подругой Нелл у него неожиданно испортилось настроение. Но он сам вчера за ленчем согласился на просьбу Нелл, так что винить некого, ничего не остается, как мужественно перенести вторжение.
Повернувшись, Джонни пересек просторный холл и, прыгая через две ступеньки, легко взбежал по лестнице, ведущей в спальню. Как и комнаты на первом этаже, спальня была большой, полной света, с огромным во всю стену окном из толстого стекла, через которое природа как бы наполняла комнату.
Спальня была обставлена старинной французской мебелью из вишни и других фруктовых деревьев, гамма цветов напоминала ту, что внизу: оттенки кремового, кофейного, мягко-желтого перемежались с розовым и блекло-зеленым. Все они соответствовали цветам расстеленного на полу восхитительного обюссонского ковра, подсказавшего дизайнеру цветовое решение спальни.
Сняв джинсы, футболку и коричневые замшевые мокасины, Джонни отправился в ванную принять душ. Через несколько минут он появился из клубящихся паров, схватил полотенце, накинул его на себя и потянулся за меньшим полотенцем, чтобы вытереть волосы.
Джонни Фортьюну было тридцать восемь лет. Стройный и гибкий, он был в отличной форме. Он много плавал, при каждой возможности занимался в спортивном зале, был умерен в еде и питье. У него было тонкое подвижное лицо, на котором очень быстро проявлялась усталость, и тогда он выглядел старше своих лет. Сейчас, разглядывая себя в зеркало, он решил, что, несмотря на загар, выглядит отвратительно.
Тщательно высушив феном свои каштановые со светлыми прядями волосы, он зачесал их назад, приблизил лицо к зеркалу и скорчил гримасу. Явно сказывалось губительное действие предыдущей ночи. Под глазами легли голубоватые тени, напоминающие синяки, одним словом, лицо невыспавшегося человека. Так оно и было. Впервые за несколько лет он имел глупость основательно перебрать красного сухого вина за обедом в «Ла дольче вита» на Литл Санта-Моника, куда он пришел со своим другом Гарри Палома.
И что было еще большей глупостью – он повел одну из поклонниц, вечно таскающихся за ним хвостом, в местный отель, где у него был постоянный номер, и переспал с ней. Он никогда не приводил девушек к себе в дом. Его дом был неприкосновенным. Вот почему он снимал постоянно закрепленный за ним номер в отеле: так было удобнее для его любовных встреч, которые в последнее время случались не часто, чтобы не сказать, редко. Да, все-таки один разумный поступок вчера он все же совершил – в последний момент вспомнил о необходимых мерах предосторожности. Его аранжировщик Горди Ланахэн недавно умер от СПИДа, и призрак этой смертельной болезни непрестанно преследовал Джонни.
