Я потерялась. Цели у меня нет. Конечный пункт выглядит весьма размыто и находится за тысячи километров от места, где я сейчас. У меня даже дома своего нет. У мамы с Олегом мне всегда рады, но после рождения Алекса, там своя атмосфера, свой маленький мирок. У отца и Люды тоже свои порядки, и мне хочется сбежать из-под их излишней опеки как можно быстрее. В нашей с Филом квартире всё напоминает о нём, и я не представляю, когда и как смогу её покинуть. Точнее, когда — знаю, срок аренды продлён ровно на год. К моему выпускному из колледжа мне нужно будет съехать, если владельцы решат не продлевать контракт со мной. Я не знаю, что они решат. А ещё я не знаю, чего хочу больше: жить там или съехать оттуда. Я просто... не знаю.
— Салата не было, поэтому я взял тебе сэндвич.
Вздрагиваю, когда передо опускается поднос, заставленный тарелками. Кирилл садится напротив, задев своими ногами мои, кладет рядом с собой телефон экраном вниз и устало откидывается на диване.
Я уже успела забыть, где и с кем нахожусь, так погрузилась в свои мысли.
— Ничего страшного, — говорю в ответ и тянусь к своему латте. — Ты долго.
— Время бизнес-ланча самое загруженное в будни. Чизкейк тоже тебе.
Округляю глаза. Я не планировала столько есть, просто думала поковыряться в тарелке с салатом и пожевать пару зеленых листьев.
Кирилл внимательно следит за моими движениями исподлобья. Мне странно находиться с ним наедине. Ещё более странным кажется то, что мы вроде как оба не против компании друг друга. Он предложил, я сама с ним пошла.
— С чем сэндвич? — Разглядываю кусочки хлеба, лежащие аккуратными треугольниками на тарелке.
К горлу подкатывает ком. Идея пойти пообедать в компании Кирилла Морозова уже не кажется мне отличной.
— С тунцом. Если не нравится, возьми мой с курицей, или пойти взять тебе с лососем? — Начинает подниматься с места Кирилл, торможу его взмахом руки.
— Нет, всё нормально.
— Тогда ешь, — неожиданно строго командует он и смотрит прямо мне в лицо.
— Боже, да ты тиран, — бормочу себе под нос, вставляя в стакан с кофе трубочку.
— Станешь тут и тираном и диктатором… — ухмыляется Морозов, явно намекая на то, что теперь воспитывает свою младшую сестру.
— И как тебе в этой роли? Не представляю, как ты справляешься…
— Да, я определенно мечтал не об этом, — задумчиво тянет Кирилл и отворачивается в сторону окна.
Я вдруг понимаю, что задела его больную тему. Люда могла часами болтать о том, какой Кирилл Морозов молодец в том, что не бросил сестру на тётку, а занялся ей сам. Но ведь на самом деле мало кто знает, что происходит в каждой семье за закрытыми дверями.
— Можешь не рассказывать, — поспешно добавляю, втягивая кофе через трубочку.
Неожиданно мой живот издает пение китов, оповещая сидящих за соседними столиками о том, что с утра его потребности игнорируются.
Кирилл поворачивается на этот звук, вопросительно подняв брови. Моё лицо заливает красная краска смущения. Боже... это же надо... так опозориться...
— Рассказывать особо нечего, — вдруг говорит Морозов, его нога под столом опять задевает мою.
Я не двигаюсь, замираю с сэндвичем в руках, надкусив самый кончик, и жду продолжения, если он, конечно, намерен и дальше откровенничать.
— Я обещал, что будем говорить обо мне. Ты слушай и ешь, — усмехается Кирилл и подбадривающе кивает, не знаю почему, но я его слушаю.
Демонстративно кусаю сэндвич ещё раз.
— Сегодня отец звонил, вот когда мы встретились. И я... чёрт. Я зол на него. Да. Определенно. Очень зол. Он хочет увидеться с Олей, приедет через пару недель. И я головой-то понимаю, что запретить ему встречу с ней не могу. Но сам видеть его не хочу. У меня какая-то детская обида на него вот тут сидит, — показывает рукой на грудь и продолжает: — Просто взял, бросил всё здесь и уехал. Дочь, бизнес, квартиру. Он же дом начал строить, его тоже продал. Всё оставил и сбежал. Как трус.
— Кирилл… — говорю тихо и, не отдавая себе отчета, тяну руку к его.
Останавливаю себя буквально в миллиметрах от его пальцев.
— Любовь первую встретил, — отрицательно качает головой, как будто не верит в это светлое чувство. — Мне вот интересно, если бы мама была жива, он бы тоже так поступил? Держался вроде всю её болезнь, а потом… Я как раз в армии был, мне три месяца оставалось до дембеля, когда он позвонил и сказал, что женится второй раз. И уезжает.
Молчу и просто слушаю. Не знаю, что и сказать ему.
У меня своих проблем полно. Своё горе, в котором я существую каждый день, не замечая никого и ничего вокруг. Мир не остановился. Все остальные продолжают жить. Апокалипсис произошел только в моей личной вселенной. В других он тоже есть, но у каждого свой. Я даже не знаю, что толком происходит в жизни моих друзей.
Что там у Машки с мужем? Как там Антон на Бали? Как дела у Стеши, моей подруги по учебе в Германии?
Не знаю ни о ком... ничего. Я плохой друг? Плохой человек? Зациклилась только на себе?
Я даже не помню, когда последний раз писала сестре Фила. А ведь ей тоже больно и плохо. Она брата потеряла. О его родителях даже думать страшно.
Видимо, я молчу слишком долго, потому что Кирилл пинает меня под столом, выводя из задумчивости.
— Не знаю, зачем я тебе всё это рассказываю, — сокрушительно качает головой, усмехается, глаза при этом остаются грустными.
Мне хочется улыбнуться, но выходит криво.
— Забыл? Я же твой личный психолог, — пытаюсь свести разговор к шутке и устранить возникшее напряжение.
— Такое не забыть.
— Кирилл…
— М? Вот только жалеть меня не нужно. Знаю я этот взгляд.
— Что? Какая жалость? Так тебе и надо, расти сестру, набирайся мудрости, — возмущаюсь и бью его ногу своей, с наслаждением наблюдая, как он притворно ойкает. — Я вообще не про это. Я про…
Набираю в грудь побольше воздуха и откладываю недоеденный сэндвич на тарелку.
— Я извиниться хотела, за то время. За школу, университет. Но больше, конечно, за школу, — прикрываю глаза и быстро облизываю губы. — Я глупая такая была. Влюбленная дурочка без мозгов. Мне казалось, если буду мелькать рядом и доставать тебя, ты меня обязательно заметишь, полюбишь. Помнишь, я даже журнал твоего класса выкрала из учительской, чтобы номер твоего домашнего телефона списать. Мне стыдно ужасно. Но я давно хотела извиниться. Прости, что так навязчиво тогда тебя любила.
Вот сказала и ощутила какое-то небывалое облегчение после этих слов. Как будто сбросила с плеч груз долгих лет, который волочился за мной тоннами воспоминаний и несбывшихся надежд.
— Даш, — серьезно произносит Морозов, кажется, немного шокированный моей речью, выглядит точно слегка пришибленным. — Ты с ума сошла?
— В смысле?
Разве я сказала что-то не то? Прокручиваю мысленно свою речь, но не нахожу в ней признаков сумасшествия. Они обычно проявляются у меня в другом. Опускаю руку под стол и тянусь к сумке в поисках телефона. Вот в этом.
— Ты не должна извиняться. Всё, что тогда произошло. В школе и в университе. И в лагере. Моя вина. Не нужно было тебе подыгрывать, знакомиться с тобой. Поощрять. Положил бы трубку после твоего первого звонка, и ничего бы не было. В универе... Нелля. — Кирилл запинается и хмурится, мы смотрим друг другу в глаза и я понимаю, что как бы ни сложилась наша жизнь, мы связаны, вот этим самым болезненным прошлым. Ни друзья, ни враги. И любовь между нами была больная. Моя.
— Я вообще не знаю, чем думал. Трогать мне тебя не надо было. Мне стыдно, когда я об этом думаю. Я редко о чем-то жалею, но о последнем годе в университете думаю часто. Я бы всё сделал тогда по-другому.
Подаюсь вперед и, ведомая любопытством, спрашиваю:
— И как же?
Стол начинает вибрировать. Телефон Морозова подпрыгивает от звонка, и мы резко отворачиваемся друг от друга. Миг откровений и воспоминаний между нами прошёл.
Кирилл извиняется и отвечает на звонок, я откусываю кусочек сэндвича и начинаю медленно жевать, не прислушиваясь к его разговору.
