и, взяв внушительную стопку документов, положил их на кофейный столик передо мной.
— Здесь всё, что у меня есть по делу Хохотова. Твоя задача — найти основания, чтобы привлечь к делу его любовницу, на которую записано почти всё его имущество. Это копии. Можешь взять с собой.
— Хочешь доказать, что она аффилированное лицо и была в курсе о его проблемах с финансами? — со знанием дела уточнила. Задача была поставлена весьма и весьма интересная, практически вызов.
— Именно, — кивнул Градов.
— И почему ты сам не можешь доказать их связь?
— Я хочу, чтобы это сделала ты, — сказал так, будто бы это всё объясняло.
Я закатила глаза.
— Слишком много «хочу» я слышу от тебя в последнее время, — один раз сбросив путы навязанной вежливости, невозможно держать себя под контролем вновь. Я поняла, что мне понравилось провоцировать его — теперь-то я обладала полным правом, чтобы играть с ним, как кошка с мышкой. Мы практически ровня — так что… почему бы и нет?
Он вдруг подошёл ближе, замер лишь, коснувшись моих ног. Бесцеремонно положил ладонь на моё колено, погладил. От его дерзости я почти потеряла дар речи — но он не остановился на этом весьма невинном действе.
— Я думал о тебе ночью, — навис надо мной скалой, — вспоминал, насколько сладкие твои губы на вкус… насколько ты горячая и страстная девочка.
— Градов, — прошипела, понимая, к чему он клонит, — попридержи коней! Твои «штучки» на мне уже не работают.
— Думаешь? — рука на колене начала меня напрягать. — Та ночь подтверждает обратное. — Сбросила его ладонь и попыталась встать. Он, словно настоящий джентельмен, галантно подал мне руку — и чёрт меня дёрнул её принять. Потому что я тут уже оказалась на ногах, в его объятиях.
Градов прижался грудью к моей спине, обняв меня за талию — крепко, но нежно. Его дыхание щекотало шею и чувствительное место за ушком. И даже если учесть, что по приходу сюда романтический настрой у меня отсутствовал, то близость его тела послужила катализатором.
— Ты помнишь ту ночь в лесу? Как целовала меня… как стонала мне в губы? — шептал проникновенно, касаясь губами моего ушка. — А затем, в ванной, была готова снова стать моей?
— Я была пьяна, — надо же, получилось сказать это твёрдо и уверенно.
— М-м-м, — выдохнул он, потёрся гладко выбритой щекой о мою.
— Я больше ничего не чувствую к тебе, — господи, только не ври сама себе! Стоило ему прижаться к тебе, как ты почувствовала себя чёртовой мартовской кошкой!
— Ты лжёшь, — его самодовольный голос лился патокой. — Между нами всегда была связь.
— Ты больше не мой женатый препод, — постаралась уколоть побольнее. — Больше не запретный плод, который так хочется отведать.
— Ещё скажи, что я стар, скучен и противен, — он вовсю наслаждался игрой, которую на свою голову начала я.
— Именно, — выдохнула с трудом. Может быть и стар, скучен и противен, но совсем, ой совсем, не импотентен.
— И я не сравнюсь с твоим молодым и страстным Беккером? — он говорил и сам почти смеялся. Он издевался надо мной, потому что заранее знал, что все мои ответы наглая ложь.
— Даже пальца его не стоишь, — послушно соглашалась.
— Докажи.
Он вдруг отпустил меня и шагнул назад, вызвав моё удивление. Не то, чтобы я ждала продолжения, но… он словно переиграл, оказался на один — непредсказуемый — шаг впереди.
— Что? — обернулась к Градову.
— Докажи, что ничего не чувствуешь, когда я прикасаюсь к тебе.
— Я не собираюсь ничего тебе доказывать, — нахмурилась и поправила узкий и длинный вырез блузки.
Евгений Александрович усмехнулся, усмехнулся так, будто победил, словно мои слова только подтвердили его правоту.
— Как хочешь, — пожал плечами и, как ни в чём не бывало, сел за свой стол. — Если тебе понадобятся дополнительные материалы, можешь запросить их у моего помощника. Готовый план и позицию буду ждать к концу недели.
Он правда думал, что это сработает? Я уже не та маленькая девочка, которая поведётся на «качели», этому приёму сто лет в обед. Правда стоило умолчать, что схожее поведение Беккера всё-таки выводило меня из себя…
Принять правила игры Градова значило признать, что он до сих пор мне не безразличен; что во мне до сих пор есть хотя бы крошечный очаг чувств или желания. Это было бы моим поражением — доказательством того, что я изменилась не так сильно, как хотела.
— Всего доброго, — стойко выдержала его взгляд и удалилась вон.
В моей жизни не было места прошлым ошибкам. Второй раз вставать на грабли и заходить в ту же лужу казалось глупым, бессмысленным и безрассудным. Пусть я и не могла отнести к Градову прилагательное «бывший», но в глубине души понимала, что раз ничего хорошего не вышло однажды, то не выйдет и сейчас.
Стремительное развитие событий заставило меня быстро соображать: пока не стало слишком поздно, надо взять тайм-аут и отвлечься. И тут, как всегда, на выручку пришла Алина.
— Криська, у меня ЧП, выручай! Директрисе в голову взбрело провести классный час, типа профориентация, все дела… Ты же знаешь, у меня как раз выпускной класс. Приди, расскажи про юристов, я тебя очень прошу! Я совсем об этом забыла, а классный час уже завтра!
— Ну ты даешь, — умей я свистеть, присвистнула бы. — Нашла кого просить.
— Да ты не бойся, не одна там будешь — я ещё Федькину и Золотова попросила. Выручи, а, — подруга приуныла.
— Куда тебя девать, приду — тяжко вздохнула, уж какой из меня докладчик… — Слушай! — озарила идея. — Ты там, кажется, информатика очаровать хотела…
— Давай потом, не до него пока, классный час бы провести. Завтра в двенадцать. Сможешь?
— Ага, — согласилась после того, как просмотрела расписание судебных заседаний на завтрашний день.
— Ну всё, отлично! Люблю тебя, Кристя!
Вот вам, пожалуйста, мозговой штурм. Придумать, как помочь любимой подруге устроить личную жизнь, — чем не возможность отвлечься от собственной Санта-Барбары?
***
Ожидания не оправдались. Я искренне надеялась на то, что задумка с классным часом и планом по охмурению Дмитрия Сергеевича окажется спасительной, но реальность оказалась куда суровее. Почти всю ночь во сне меня преследовал Градов, так что по утру я чувствовала себя разбитой телегой. Отправленное ночью сообщение Беккеру осталось непрочитанным даже ближе к обеду, что могло значить только одно — Егор снова решил исчезнуть.
Настроение стремительно катилось к нулю. После пятнадцати минут «позора» во время моего выступления перед совершенно неблагодарной публикой — школьниками, единственным желанием которых было вырваться из серых стен, а не слушать «дяденек и тётенек», оно осталось
