ты простишь, никуда не денешься с ребёнком. Не хотел понимать, что ты настроена на разрыв. Решишься на развод. Даже когда уезжал в Москву, думал, вернусь через месяц-другой. Ты помаешься здесь одна с Серёжкой, одумаешься и вернёшься побитой собачкой. Напишешь хоть строчку. Позовёшь. Попросишься вернуться. Ты не давала о себе знать. Ни словечка.
— А ты не приехал за нами.
— Не приехал. — спокойно подтвердил Пашка. Он вообще был удивительно сдержан в проявлении эмоций. Словно готовился к этому разговору, продумал каждое слово, отрепетировал каждую фразу миллион раз. — Там сразу началась совершенно другая жизнь, Юль. Я и сам не ожидал, что всё так завертится. Спорт. Соревнования. Сборы. Меня же приняли в основной состав Динамо. Другие люди вокруг, другие цели, постоянное движение. Первое время я ещё рвался к тебе, а потом стал думать об этом всё реже и реже. Ещё и оправдывал себя тем, что ты сама виновата. Гордячка. А я не стану унижаться.
— А сын?
— Сын. — голос Пашки сломался. Треснул спокойный, размеренный ритм речи. Скомкался.
— Да. Серёжка. — настойчиво требовала я объяснений.
Я слышала, как Паше трудно говорить, больно даже имя сына произносить. Но не собиралась жалеть горе-отца.
— Ладно ты бросил меня, но Сережу! За столько лет ни разу не появился в его жизни. Ни разу не приехал. Не интересовался. Как ты мог отказать от него?
— Я приезжал! — встрепенулся, словно вспомнил, что у него есть какие-то оправдания. Что-то, что смягчит мой гнев. — Я приезжал, Юль.
Я молчала, давая ему возможность рассказать, даже попробовать убедить меня в чём-то, что может оправдать его.
— Приезжал. Хотел увидеть вас, помирится!
Пашка ожил, оттолкнулся от подоконника и сделал пару шагов в сторону кровати на которой я сидела. Резко остановился, не решаясь подойди.
— В девяносто шестом, когда развёлся с Рахель. Прилетел из Израиля к вам.
В тот год я вышла замуж за Игоря. Пашка опоздал.
— Вернулся, а ты вышла замуж. — подтвердил мою догадку Паша. — Я видел вас. Вместе. Всех троих.
— И не подошёл? — осознание, что всё могло быть по-другому, если бы я не послушалась тогда советов и наставлений старших, и не выскочила замуж за человека, которого совсем не любила, убивало.
— Юль, вы выглядели счастливой семьёй. Дружной. Такой красивой. Шли к подъезду по дорожке и держали Серёжку с двух сторон за руки. Смеялись и о чём-то говорили. А Серёжка между вами подпрыгивал от удовольствия. Я не стал подходить. Посчитал, что не вправе вмешиваться, вторгаться в вашу жизнь.
— И решил навсегда исчезнуть?
— Да.
— Неправильно решил, Паш! Серёжка спрашивал, постоянно спрашивал о тебе. Ему не хватало отца. Он ждал тебя!
Пашка метнулся обратно к окну. С силой сжал кулаки и упёрся ими в подоконник. Ссутулив плечи, уткнулся лбом в стекло и сдавленно промычал что-то.
Мне было плевать на его страдания. Вот совсем наплевать! За сына я готова была растерзать.
— Где ты был все эти годы, Паша? Почему не пытался найти его, когда он стал уже взрослым? Почему не хотел познакомиться, поговорить? — хлестала я его по ссутулившейся спине словами, праведным гневом, материнской обидой. — Я готова была простить тебе все свои обиды. А вот Серёжкины — нет!
— Стыд, Юля! Жгучий, вселенский стыд! — срываясь, резко повернулся в мою сторону Пашка. — Я подыхал от стыда! Поначалу пытался убеждать себя, что у сына всё хорошо, у него есть отец, пускай не родной, но есть. Потом, когда Сергей вырос, мне было безумно стыдно появиться перед ним. Кто я ему? Ты же не знаешь, как я жил. Мне нечего было ему дать! Зачем я ему? Ну вот явился бы я: здравствуй, сынок, я твой папа, люби меня? Неудачника, без гроша за душой?
Я действительно не знала как жил Паша. Где. С кем. С годами всё реже думала о нём, почти не вспоминала. Отпустила. Даже когда видела в каких-то документах отчество сына "Павлович" в сердце ничего не ёкало.
Когда появились первые соцсети, ещё пыталась найти Пашкину страничку хоть где-то. Любопытно же. Но не нашла. И перестала искать.
— Откуда ты знаешь, что ему нужно было? Он искал свои корни. Он хотел знать тебя, твоих родителей, предков, чью фамилию он носил. И уж точно ему не нужны были твои деньги или наследство.
— Искал?
— Да. Когда подрос, писал запросы в Москву. Письма на ваш адрес. Но они возвращались с пометкой "адресат выбыл."
— Родители погибли через два года. Разбились на машине по дороге в Сочи. А я продал квартиру, когда эмигрировал в Израиль. — растерянно оправдывался Пашка.
— Ясно. — сразу стала понятна причина почему мне перестали приходить денежные переводы от Пашиной матери. Стало даже немного стыдно, что я невесть что думала о давно умерших людях.
Мы снова надолго замолчали, переваривая услышанное. Я смотрела на сгорбленный силуэт у окна. Это же Пашка. Когда-то родной и любимый. Сейчас чужой, неизвестный мне мужчина, с которым меня снова столкнула судьба. И я собираюсь опять пустить его в свою жизнь. Уже пустила. Значит, необходимо узнать его лучше.
С тихо поднялась с кровати, кутаясь в одеяло, подошла к Пашке и встала рядом. Он молча обернулся ко мне. Слабый свет из окна наложил странные, болезненные тени на его лицо, сделав черты резкими, обрезанными.
— Расскажи, Паш. Я хочу знать, как ты жил. Я ничего о тебе не знаю.
Пашка развернулся ко мне и, взяв прядь моих волос, задумчиво пропустил её сквозь пальцы, пытаясь рассмотреть в темноте моё лицо.
— Так странно, я столько лет не видел тебя, Юль. Бывали времена, когда даже вспоминал редко. А вот сейчас встретил, и всё нахлынуло так, что дышать без тебя сложно. Не понимаю, как я мог жить без тебя столько лет? Зачем боролся с собой? С тягой к тебе? Зачем бежал? От себя же не убежишь.
Что мне его признания? Я им не верила. Уж как я любила этого парня — надышаться им не могла, наглядеться. Поняла тогда, откуда слово взялось — ненаглядный. Когда ты смотришь на человека, а внутри всё замирает, дыхание перехватывает и так сладко щемит в груди, что слёзы на глазах закипают. И невозможно оторвать взгляд от любимого лица, и хочется обнять эти широкие плечи, прилипнуть к горячему, отзывающемуся телу и не отпускать ни на секунду. Сроднится, срастись, прикипеть навеки.
Любила так, что думала, не переживу предательство и разлуку. И то с годами все чувства улеглись и любовь утихла, умерла. Так что пускай не врёт! Странно ему. Особенно
