— Ты играешь только на гитаре? — спросила я, желая узнать о нем больше. Желая увести тему разговора от меня. Узел напряжения, появившийся во мне, не был приятным.
— Нет, — уголки губ приподнялись в улыбке. Он точно знал, почему я спросила. — Бас-гитара и ударные тоже. Конечно.
— Конечно?
— Любой, кто сносно играет на гитаре, может сыграть и на бас-гитаре, если включит мозг. И любой, кто может удержать две палочки одновременно, может сыграть на ударных. Не забудь рассказать Малу, что я это сказал, когда в следующий раз увидишь его, ладно? Ему понравится.
— Можешь быть в этом уверен.
— И я пою.
— Ты поешь? — спросила я взволнованно. — Споешь что-нибудь для меня? Пожалуйста?
Он издал неопределенный звук.
— Ты пел мне той ночью?
Он улыбнулся немного огорченно.
— Да, пел.
— Тогда это вероятно вернет мне память.
— Ты собираешься сейчас это применить? Каждый раз, когда ты чего-то захочешь, ты будешь бросать этим в меня.
— Эй, это ты начал. Ты захотел поцеловать меня из научного интереса.
— Это и было из научного интереса. Поцелуй между друзьями по причинам чистой логики.
— Это был очень дружеский поцелуй, Дэвид.
Ленивая улыбка осветила его лицо.
— Да, был.
— Пожалуйста, спой мне что-нибудь?
— Ладно, — сказал он раздраженно. — Поворачивайся. Тогда мы были в позиции «ложки».
Я устроилась, отодвинувшись к нему, и он переместился поближе. Это так замечательно быть у Дэвида «игрушкой для объятий». Я и представить не могла ничего лучше. Жаль, что он придерживался научного объяснения. Не то, чтобы я обвиняла его. На его месте я бы относилась к себе с осторожностью.
Меня захлестнул его глубокий, грубый в самом лучшем смысле этого слова голос, когда он запел балладу:
«У меня то чувство, что приходит и уходит
Десять сломанных пальцев и сломанный нос
Темные воды так холодны
Знаю, я сделаю это дома
Это полное сожаления солнце выжгло все небо
Оно вне пределов досягаемости и очень высоко
Ее ложе было из камня
Я знаю, что сломлю ее власть
Эти сломанные кости не удержат меня
Мои стоптанные туфли, им уже хватит
Эти дымовые трубы сожгут их дотла
Этот океан позволит им утонуть».
Когда он закончил, я притихла. Он сжал меня, вероятно, проверяя жива ли я. Я сжала его руку в ответ, не оборачиваясь, чтобы он не увидел слезы в моих глазах. Сочетание его голоса и тоскливой баллады погубило меня. Я всегда устраивала беспорядок вокруг него, плакала или меня тошнило. Почему он хотел иметь что-то общее со мной, я не имела понятия.
— Спасибо тебе, — сказала я.
— В любое время.
Я лежала, пытаясь разгадать стихи. Что они могли значить, почему он выбрал именно эту песню, чтобы спеть мне.
— Как она называется?
— «Тоскующий по дому». Я написал ее для последнего альбома, — он приподнял одну бровь и наклонился посмотреть мне в лицо. — Дерьмо, я заставил тебя грустить. Мне жаль.
— Нет. Это было красиво. У тебя изумительный голос.
Он нахмурился, но снова лег, прижавшись грудью к моей спине.
— В следующий раз я спою тебе что-нибудь радостное.
— Если захочешь, — я прижалась губами к тыльной стороне его ладони, пересекаемой венами, покрытой темными волосками. — Дэвид?
— Хм?
— Почему ты не поешь в группе? У тебя такой великолепный голос.
— Я на бэк-вокале. Джимми любит быть в центре внимания. Это всегда была больше его наклонность, — его пальцы переплелись с моими. — Он не все время был таким мудаком, как сейчас. Мне очень жаль, что он донимал тебя в ЛА. Я мог бы убить его за то, что он сказал то дерьмо.
— Все в порядке.
— Нет, это не так. Он был пьян. Он не имел понятия, о чем говорил, — его большой палец беспокойно двигался по моей руке. — Ты прекрасна. Тебе не нужно ничего менять.
Сначала я не знала, что сказать. Джимми говорил ужасные вещи, и они останутся со мной. Забавно, что со всем дрянным обычно так и бывает.
— Меня рвало и, к тому же, я кричала на тебя. Ты точно уверен в этом? — я наконец-то пошутила.
— Да, — сказал он просто. — Мне нравится, что ты такая, какая есть, высказываешь все, что крутится у тебя в голове. Не пытаешься играть со мной или использовать меня. Ты просто... со мной. Ты мне нравишься.
Мгновение я просто безмолвно лежала, захваченная врасплох.
— Спасибо тебе.
— Всегда, пожалуйста. В любое время, Эвелин. В абсолютно любое время.
— Ты мне тоже нравишься.
Его губы коснулись шеи. У меня по коже побежали мурашки.
— Нравлюсь?
— Да. Очень сильно.
— Спасибо, малышка.
Потребовалось много времени, чтобы его дыхание выровнялось. Его конечности отяжелели, и он успокоился, уснув за моей спиной. Мои ноги покалывало от онемения, но это не имело значения. Я не спала ни с кем прежде, кроме случайного платонического раздела кровати с Лорен. Судя по всему, сон — это все, что я буду делать сегодня.
Честно говоря, так хорошо лежать с ним рядом.
Так правильно.
— Привет, — Дэвид спустился по лестнице через семь часов, с обернутым на талии полотенцем. Его мокрые волосы были приглажены, а татуировки выставлены полностью на показ, подчеркивая его стройный торс и мускулистые руки. Слишком много кожи на виду. Это мужчина был визуальным наслаждением. Я сделала сознательное усилие, чтобы сдержать язык за зубами. Удержаться от приветливой улыбки на лице было вне моих возможностей. Я планировала вести себя спокойно, чтобы не испугать его. Этот план провалился.
— Что делаешь? — спросил он.
— Ничего особенного. Это доставили для тебя, — я указала на пакеты и коробки, ожидающие у двери. Весь день я размышляла над нашей проблемой. Единственное, что я придумала — это то, что я не хочу, чтобы наше время закончилось. Я не хотела подписывать бумаги об аннулировании. Пока нет. От этой мысли меня снова начинало тошнить. Я хотела Дэвида. Я хотела быть с ним. Мне нужен новый план.
Подушечкой большого пальца я потерла нижнюю губу, туда и обратно, туда и обратно. Ранее я ходила на длительную прогулку по пляжу, наблюдала, как волны разбиваются о берег, и оживляла в памяти тот поцелуй. Снова и снова, я проигрывала его в своей памяти. То же самое и с нашими разговорами. На самом деле, я собирала каждый момент нашего совместно проведенного времени, исследуя каждый нюанс. Каждый момент, который я смогла вспомнить, во всяком случае, я чертовски сильно пыталась вспомнить все.
