Я смотрю на него, встречаясь взглядом с ним, и он говорит:
— Знаешь что?
— Что?
— Есть побочный эффект. Мы будем узнавать друг друга, изучать друг друга снова и снова, — его голос снижается до хриплого шепота, он наклоняется ближе и говорит рядом с моим ухом. — Мы будем влюбляться снова и снова во второй раз. Насколько это здорово?
Я улыбаюсь так широко, что больно щекам, и шепчу рядом с его ухом.
— Ты стоишь того, чтобы влюбиться в тебя дважды.
Пожилая дама, которая прогнала Келли и Джоэля, прочищает горло, затем начинает ворчать. Я закатываю глаза, но все равно отстраняюсь. Это даже хорошо, потому что через несколько секунд Дилана вызывают.
Я встаю и иду с ним, держа его за здоровую руку. В занавешенной комнате молодой доктор, вероятно, студент-медик, смотрит на руку Дилана и говорит:
— Матерь божья, что ты сделал?
Дилан морщится.
— Я избил стену. Довольно сильно.
Врач качает головой.
— Это чертовский удар. Мы сделаем рентген. Это будет чертовски больно. Я очищу рану, чтобы она не загнила. Пара вопросов… предыдущая госпитализация?
— Хм, да, — говорит Дилан. Я знала, он отвечал на это в бланке регистрации. — Придорожная бомба, в феврале. Довольно сильно повредило ногу. Черепно-мозговая травма.
— Как нога? — спрашивает доктор.
— Я сюда дошел. Другие парни из хаммера умерли. У меня все хорошо.
Я вздрогнула, когда он это сказал.
Доктор смотрит на Дилана поверх очков, затем говорит:
— Ты принимаешь какие-нибудь лекарства?
Дилан колеблется, смотрит на меня, словно соображая, а затем отвечает:
— Оксикодон[18]. Мы снижали дозировку в течение нескольких месяцев. Паксил[19] и трилептал[20].
Я сглатываю. Он принимает целую кучу наркотиков. Я понятия не имела.
— Трилептал? — говорит доктор. — От приступов?
— Да, они бывают у меня время от времени. Моя основная забота заключалась в том, чтобы заставить врача в Атланте уменьшить все дозы, но когда мы попытались прекратить употребление противосудорожных препаратов, ну… у меня были приступы. Это было не очень хорошо.
Реальность его военных травм сильно ранила меня. Дилан Пэриш, парень, которого я знала, когда мы были подростками… стал инвалидом войны с тяжелыми травмами.
— Хммм… думаю, продолжим прием оксикодона от боли. Мы получим рентген, затем решим, что делать с рукой. Это будет долгая ночь, мистер Пэриш. Ждите здесь, я к вам вернусь.
Дилан вздыхает и закрывает глаза. Я держу его левую руку, и он говорит:
— Ты не должна оставаться. Это займет всю ночь.
Я наклоняюсь и целую его в веко.
— Дилан, нигде мне не будет лучше, чем здесь с тобой.
— Ты сумасшедшая, — говорит он.
— Сумасшедшая для тебя.
Он лающе рассмеялся и поцеловал меня в лоб.
— Ты не знаешь, но я принимал все эти наркотики.
Я качаю головой.
— Оксикодон мы принимали маленькими дозами несколько месяцев. Это удивительный наркотик, когда в тебе есть зияющие раны. Веришь или нет, они давали мне морфин. Черт возьми, этот наркотик затуманивает. Я пытался уговорить их придерживаться минимальных доз. Немного боли не убьет меня, а наркомания — да.
Я киваю, просто слушая.
— Э-э… паксил… ну… знаешь. Я говорил тебе, что у меня некоторые проблемы с гневом. Посттравматический стресс. Депрессии. Все эти прикольные вещи.
В его голосе почти стыд за себя.
— Все в порядке, Дилан. Это нормально. Половина людей, которых я знаю, принимают паксил или что-то подобное.
Он качает головой. — Да, но я не большой фанат наркотиков такого типа.
— За исключением твоих сигарет.
Он пожимает плечами, затем ухмыляется.
— Это другое. Думаешь, они заметят, если я выкурю одну здесь?
— Думаю, да.
Он хмурится.
— Облом.
Мы сидим в тишине несколько минут, затем он говорит.
— Это не беспокоит тебя? Противоконвульсионные препараты и все это дерьмо? Я принимаю половину аптеки. Я могу сломаться, и у меня будет приступ, они иногда случаются, даже когда я принимаю таблетки. Я не могу даже получить водительские права из-за этого.
Я хмурюсь, затем говорю:
— Тебя беспокоит, что я принимаю противозачаточные?
Дилан почти давится, и я вижу на его лице то, что не видела годами. Он покраснел.
Я начинаю хихикать, а затем по-настоящему смеюсь.
— Хорошо. Ты доказала свою точку зрения.
Я до сих пор немного хихикала, поэтому он решил взять реванш.
— Теперь, когда ты упомянула таблетки… — говорит он.
— Нет. Пока нет, — я качаю головой немного театрально.
Он приподнимает брови, усмехаясь.
— Прекрати это.
— Прекрати что?
— Прекрати разглядывать меня, словно я кусок мяса.
Он усмехается.
— Я думал о чем-то похожем на хм… клубничные пирожные.
— Ну, уж, нет. Не думай об этом. Я не коротышка. Ты такой нелепый.
— Поэтому ты любишь меня.
Мы слышим громкий кашель, и доктор отодвигает разделительную штору в сторону.
До того как закончилась длинная-предлинная ночь в неотложной помощи, я дважды пытался отправить Алекс домой. Она отказывалась уходить. Вместо этого, в течение часа я ждал обработки, она свернулась на кресле рядом со мной, ее голова покоилась на моих коленях, пока она спала.
В прошлый раз, когда мы были в таком положении, и она спала рядом со мной, было в самолете тысячи лет назад.
Было четыре часа утра, когда мы, наконец, вышли оттуда. К тому времени моя рука была забинтована в тяжелую повязку, фиксирующую пальцы. Две кости пальцев были сломаны, кожа разодрана на всех. Когда Алекс вышла из палаты, доктор предложил мне вернуться к психиатру, и возможно поискать класс по управлению гневом.
— Слушай, — говорит он. — Мы видим многих парней в такой же ситуации. Ты был в бою. Я думаю, ты потерял друзей.
Я утвердительно киваю.
— Не редки случаи длительных эмоциональных реакций на эти наркотики. В сочетании с черепно-мозговой травмой, это может стать настоящей проблемой для тебя.
Я вздыхаю. — Я встречался с терапевтом в Ассоциации ветеранов в Атланте, прежде чем приехал сюда в колледж.
— Я думаю, тебе стоит записаться на прием здесь.
— Я уже провожу три утра на неделе на физиотерапии в управлении по делам ветеранов.
— Еще одно не повредит.
Я киваю. — Полагаю что так. Я сделаю это.
— Хорошо, говорит он.
Минуту спустя возвращается Алекс с двумя чашками кофе, и доктор меняет тему.
