Бросив в сторону Крис томный взгляд и получив в ответ взгляд негодующий, Деметриос ретировался и оставил нас с пациентом. Означенный пациент был пьян в стельку, вонял пивом, не желал лежать спокойно и помогать нам. А когда я наклонилась над ним, чтобы поправить мешки с песком по обе стороны от шеи, пивная блевотина хлынула из него фонтаном и окатила меня чуть ли не с головы до ног. Фу, гадость! Пока Крис бранилась, а наша подчиненная подтирала пол, я бросилась в уборную для персонала «травмы» и с омерзением стащила с себя форму, туфли, чулки с пояском, лифчик, трусики — в общем, разделась полностью. В шкафчике у меня хранилась запасная форма, но ни белья, ни обуви с собой не было. Пришлось стирать в раковине, выжимать и снова надевать и белье, и даже чулки: появляться на рабочем месте с голыми ногами у нас строго запрещено. Мои любимые старенькие туфли безнадежно испорчены — трагедия. Три года они ласкали мне ступни, а теперь придется покупать новую пару и разнашивать ее: кому случалось весь день проводить на ногах, тот поймет, как это тяжело. Туфли не выжмешь, поэтому я надела их мокрыми и проковыляла в лабораторию, оставляя за собой цепочку мокрых следов. И столкнулась с сестрой-хозяйкой, которой приспичило нанести нам визит.
— Мисс Перселл, вы измочили весь пол. Этим вы подвергаете опасности окружающих, — ледяным тоном изрекла она.
— Да, сестра. Знаю, сестра. Прошу прощения, сестра, — отбарабанила я и унеслась за дверь. Оправдываться перед сестрой-хозяйкой или сестрой Агатой бесполезно, лучше поскорее скрыться с их глаз долой. Но какая у нее память! Мы виделись всего один раз, а она запомнила, кто я и как меня зовут.
Так и тянулся этот день, один из самых суматошных и неудачных. В четыре я отпустила младшую лаборантку и продолжала бой одна. Время уже близилось к девяти, когда я наконец отнесла грязное белье в прачечную «травмы», потом отловила кого надо и договорилась насчет дезинфекции пола у нас в лаборатории. Заполнив все положенные журналы и подготовив кассеты на завтра, я освободилась.
Выйдя на улицу, я обнаружила, что сгустившиеся над городом мартовские тучи вот-вот разродятся грозой. Конечно, зонт у меня с собой был, но я огляделась, прошлась туда-сюда по Саут-Даулинг-стрит и поняла, что все таксисты попрятались, не дожидаясь, когда начнется потоп. Мне светила либо длинная пешая прогулка до дома, либо ночь на голой кушетке в «травме», а назавтра — нагоняй от сестры-хозяйки.
Кто-то вышел из ворот больницы как раз в тот момент, когда шквальный ветер погнал по улице листья, обрывки бумаги и пустые банки. Я не оглянулась, пока не услышала шаги совсем рядом и не поняла, что это кто-то из знакомых. Оказалось, мистер Форсайт собственной персоной! Ослепительно улыбнувшись, он указал концом большого черного зонта с рукояткой из эбенового дерева на стоянку для автомобилей штатных врачей. Все «роллсы» и «бентли» уже разъехались, на стоянке остались лишь «мерседес» 30-х годов и гладкий черный «ягуар». Я была готова поспорить сама с собой, что «ягуар» принадлежит мистеру Форсайту.
— Гроза начнется с минуты на минуту, Харриет, — сказал он. — Позвольте подвезти вас.
В ответ я осмелилась улыбнуться, но решительно покачала головой:
— Спасибо, сэр, я сама доберусь до дома.
— Мне вовсе не трудно, — настаивал он. Тут небеса наконец разверзлись, хлынул дождь, а мистер Форсайт издал торжествующий возглас: — Не ждать же вам автобус под таким ливнем, Харриет, а такси нигде не видно. Разрешите, я вас все-таки подвезу.
Но я не поддалась. В больницах сплетникам раздолье, а мы стоим на самом виду, мимо то и дело снуют врачи и сестры.
— Благодарю, сэр, но от меня несет рвотой, — объяснила я непреклонно. — Лучше я пройдусь пешком.
Я говорила, стараясь не смотреть ему в глаза и вообще вести себя прилично. Минуту он вглядывался мне в глаза, потом пожал плечами и раскрыл над головой зонт. На серебряном кольце, надетом на ручку, была выгравирована какая-то надпись, заканчивающаяся именами — Джеффри и Марк. Мистер Форсайт почти бегом помчался к черному «ягуару». Молодчина, Харриет, догадалась! А «мерседес» 30-х годов наверняка водит кто-нибудь из психиатров или патологоанатомов. Ортопеды ортодоксальны. Мимо просвистел «ягуар», за мокрым стеклом я разглядела лицо и машущую мне руку. Махать в ответ я не стала. Подождав еще немного, я раскрыла зонт и заплюхала по лужам к дому, до которого было мили три с лишним. Так-то лучше. Гораздо лучше.
28 марта 1960 года
«Травма» и уроки кулинарии истощили мой запас энергии, поэтому в дневник я давно не заглядывала. Но сегодня случилось то, что никак не идет у меня из головы. Может, если я все подробно запишу, то наконец успокоюсь и сумею выспаться.
Джим вызвала меня на экстренное совещание к себе наверх, в квартиру, где ухитрялись уживаться оборочки Боб и ее собственный аскетизм. Я давным-давно узнала, что мотоцикл «харлей-дэвидсон», прикованный цепью к платану на Виктория-стрит, принадлежит Джим, потому не удивилась, обнаружив, что стены в квартире оклеены харлеевскими плакатами. Джим и Боб часто зазывали меня к себе, но до сегодняшнего вечера я отклоняла предложения, если честно, из чистой трусости. Почему-то меня не тянуло сближаться с женщинами, в большинстве своем носившими мужские имена — Фрэнки, Билли, Джои, Роббо, Рон, Берт и так далее. Джим и Боб мне нравились как частица Дома, к тому же миссис Дельвеккио-Шварц учительским тоном разъяснила мне, как нелегко приходится лесби, поэтому им палец в рот не клади (подбирать слова она умеет, а я так и не научилась различать, смеется старая калоша надо мной или говорит серьезно). Сегодня, когда Джим уговаривала меня зайти к ним, я вдруг поняла, что мне предстоит испытание, и согласилась.
К моему изумлению, Тоби тоже пришел. И Клаус. Но миссис Дельвеккио-Шварц среди собравшихся не оказалось. С шестью женщинами я не была знакома. Одну из них мне представили как «адвоката Джои» — точнее, королевского адвоката. Ума не приложу, как она ухитрилась взобраться по юридической лестнице в юбке. Вернее, в отлично сшитом костюме… прекрати сейчас же, Харриет! Некогда отвлекаться. Наверное, я трачу время на пустые замечания потому, что боюсь перейти к самому главному.
Главные герои драмы, Фрэнки и Оливия, отсутствовали. Если я правильно поняла, Фрэнки для лесбиянок — что-то вроде идола, деятельная, привлекательная и очень похожая на мужчину особа. Эта самая Фрэнки недавно сблизилась с Оливией — девятнадцатилетней, хорошенькой, из семьи, которая богата до неприличия. Когда отец узнал про сексуальные склонности Оливии, то не только взбеленился, но и решил раз и навсегда проучить ее. Он нажал нужные кнопки, и Фрэнки с Оливией подкараулили на пустынной улице, где они выгуливали свою собаку, и увезли в полицейский участок куда-то на окраину Сиднея. Там всю прошлую ночь их обеих без передыху насиловала дюжина парней в синей форме. На рассвете Фрэнки и Оливию увезли к станции Милсонс-Пойнт и выбросили посреди дороги вместе с мертвой собакой. Сейчас они в больнице, в тяжелом состоянии.
