— Обязательно — ответила Аня.
Когда Стас поцеловал Анну, мир просто перестал существовать для нее. Поцелуй был таким нежным и таким долгим. И Анюте не хотелось, чтобы он кончался. Этот поцелуй был не страстным, не порывистым, а желанным и безумно сладким.
— Так на брудершафт не целуются, — сказала Аня, когда он все-таки закончился.
— А как я тебя целую?
— Ты целуешь меня, как мужчина.
— Здрасьте, а я кто, не мужчина? — с удивлением спросил Стас.
— Да мужчина, мужчина, — успокоила его Аня. — А вообще-то, ты коварный обольститель. Еще в машине стал меня обольщать своими невинными прикосновениями.
— Ну, тебе же были приятны мои прикосновения? Правда? — произнес он, продолжая едва уловимыми движениями пальцев ласкать ее обнаженные руки и шею, чем приводил женщину в неописуемый восторг и возбуждение.
— Правда, Стас. У тебя, вообще, какие-то волшебные руки. Я никогда не думала, что такие большие, сильные мужские руки могут быть настолько нежными и ласковыми.
— Все зависит от того, кого они обнимают, — ответил он.
Оболенский продолжал осыпать свою Аннушку самыми нежными поцелуями и с удивлением чувствовал, что испытывает волнение, как юноша, который впервые держит в объятиях женщину. Он шептал ей безумные, страстные слова. Анна слышала его шепот, но даже не понимала смысл его слов.
Казалось, они уже не помнили, где находятся и зачем сюда приехали. Они видели и ощущали только друг друга. Их притягивало, как магнитом. Хотя глаза Оболенского горели нетерпением, он очень медленно и осторожно стал раздевать Аню. А она вся была в его власти, во власти его необыкновенных рук, его сильного мужского тела, которому так сладко было подчиниться.
Анюта очнулась от довольно громкого стона Стаса. Боже мой, — подумала она, что я делаю?
— Стас, что это было? — прошептала женщина.
— Анютка, это было супер. Это было необыкновенно! Надеюсь, мы еще не раз это повторим, — ответил он, обнимая и прижимая ее к себе.
— Ты так громко стонал, что во дворе, наверное, слышно было. Мне даже выходить не удобно, — тихо сказала Аня, прижимаясь лбом к его плечу.
— Перед кем тебе не удобно? Перед мужиками? Да пусть завидуют, Ань! Мы с тобой взрослые люди и это наше дело, чем мы здесь занимались, — прошептал Стас ей на ушко, ласково поглаживая ее волосы.
— И все-таки мы сумасшедшие. Можно подумать, нам встретиться негде, — вздохнула Аня.
— Анечка, ну все произошло совершенно неожиданно. Я сам не ожидал! Но это действительно было божественно. Я, честно говоря, давно ничего подобного не испытывал. И никогда ничего не бойся, особенно, если я рядом. В твою сторону никто не посмеет даже косо посмотреть, — сказал Оболенский, помогая Анюте одеваться.
— Идем! И, пожалуйста, не сердись на меня. Это все равно должно было произойти сегодня. Зато мы будем приходить в беседку, и вспоминать ошеломительные моменты нашей первой близости. Этот исторический шезлонг я Арчилу не отдам! Если он ему нужен, то куплю новый, а этот оставлю, — продолжил он с улыбкой.
— Стас! Да не загадывай ты на будущее! Сглазишь! — умоляющим тоном произнесла Анна.
— Я экстрасенс, или как? — ответил он ей, хитро улыбаясь.
— Я сглазить не могу, я могу только предсказать то, что
обязательно сбудется.
Когда они вышли из беседки, за столом сидел один Шура.
— А где все? — поинтересовался Стас.
— Искупаться пошли, вон какая жара стоит.
— А ты чего сидишь?
— Вас караулю. По шашлычку еще вам осталось, давайте перекусите, пока совсем не остыл.
Аня пошла в коттедж, привести себя в порядок. Шура, глядя на Стаса насмешливым взглядом, спросил:
— Что она там с тобой делала? Я уж хотел спасать тебя бежать.
— Не понял, — удивился Стас.
— Чего не понял? Да ты взвыл, как раненый зверь, на всю округу, — усмехнулся Шура.
— Правда, что ли?
— А то. Я так понимаю, что работы сегодня не будет, — продолжая саркастически улыбаться, добавил он.
— Правильно понимаешь, — так же, с улыбкой ответил Оболенский.
— Поеду-ка я домой. Не буду вам мешать, — вздохнул Шура.
— А на чем ты поедешь?
— Да Виктор-то не уехал, он тоже винца принял, шашлыков поел, сейчас искупается, и поедем. Завтра с Люсей вместе прибудем.
Когда они вернулись в коттедж Шуры, тот переоделся, сел в машину и попросил Стаса открыть и закрыть ворота. Машина уже чуть отъехала, но Шура вдруг окликнул его из окна.
— Подойди, мне надо тебе, кое-что сказать.
— Что случилось? — поинтересовался тот, подходя к машине.
— Нагнись сюда, я тебе на ушко скажу. — Ты там будь поаккуратнее. Диван мне не сломай, — прошептал он Стасу самым серьезным тоном.
— Что? — переспросил Стас.
— Диван, говорю, не сломай! — громко повторил Шура.
— Ой, — рассмеялся Оболенский, — да я, в случае чего, тебе новый куплю.
— А, ну тогда ладно, — ответил Шура и тоже рассеялся. — А то я всю ночь бы не уснул.
Они уехали, Стас вернулся к своей Аннушке. Анна со Стасом провели за городом два дня. Эти два незабываемых дня заложили фундамент их будущих отношений. Это были дни полного откровения и узнавания друг друга. Неожиданно для самого себя, Оболенскому вдруг захотелось рассказать этой хрупкой женщине о себе все. Все, что накопилось в его душе за прошедшие, со дня гибели его первой любви, годы.
Перед Анной предстал не суровый всемогущий босс, не ведающий сомнений. Не опытный обольститель и пожиратель женских сердец. Это был уже далеко не молодой и безумно уставший от душевного одиночества мужчина. Который, собственно, сам, в силу своего характера, обрек себя на это одиночество. Он всегда очень высоко ставил перед собой планку. Сам взвалил на себя груз ответственности за все, что делал, за сына, за работающих у него людей. Но никто не должен был догадаться, что ему бывает безумно тяжело. Отсюда, выработанная годами, деловая, безэмоциональная маска на лице при общении с людьми. Отсюда, его увлечение медитированием. Он сам не желал никого пускать к себе в душу и все откровения и проблемы обращал к Космосу.
Оболенский рассказывал и чувствовал, что Анна его понимает. Он не пытался ничего приукрасить или оправдать себя в каких-то ситуациях. И видел, что Аня не осуждает его.
Анюта тоже поведала ему о своих жизненных проблемах. Кому, как не ей было знать, что такое одиночество. Но она была женщина, и у ее душевного одиночества были другие причины. Стас слушал Анну и понимал, что она чего-то недоговаривает, но не стал ей об этом говорить. Значит, время еще не пришло, — решил он.
Их бесконечные разговоры прерывались порывами безудержной страсти и восторга от обладания друг другом. Стас был очень благодарен Шуре, что тот не только не приехал, но даже не звонил ему.
