Сквозь хохот они еле расслышали телефонный трезвон.
Аксенов открыл крышку и с трудом выдавил из себя вразумительное: «Все в порядке. Скоро буду».
– Я сумку где-то уронила, а там паспорт, – сказала она, когда смогла говорить, и они долго лазили по меловой горе в поисках сумки, а потом, цепляясь за редкие кустики, выбирались из рва на другую сторону.
– Слушай, – подтрунивала Ира, напрочь забыв, что рядом с ней сам Аксенов, а не верный друг детства Володька Вороненок, – а вдруг там, наверху, еще какие-нибудь препятствия, ну там логово Змея Горыныча или избушка на курьих ножках?
– Сказочница, – хмыкнул Аксенов. – Сказки сочиняешь, а не знаешь, что добры молодцы всегда побеждают, чтоб не уронить себя в глазах красных девиц.
– В самом деле, – согласилась уличенная в непрофессионализме Ира и стала оправдываться:
– Я знаю, просто забыла. У меня и главный герой – Толька – тоже побеждает потому, что рядом с ним девчонка.
– Я помню, ты рассказывала, – сказал Аксенов и сделал последний рывок, чтобы выбраться на поверхность, в то время как Ира довольно устойчиво стояла на маленькой меловой ступеньке. Но пока он свешивался вниз, чтобы протянуть ей руку, она уже ловко зацепилась за высокую траву на краю обрыва, подтянулась и выкарабкалась наверх вполне самостоятельно. Подошла к свесившемуся вниз Аксенову, тронула за плечо и невинно спросила:
– Простите, вы кого-то ищете?
– Ты что вытворяешь? – вспылил Аксенов, отползая назад. – Могла бы обратно сорваться!
– Ага! – крутанулась на каблуке Ира (все равно босоножки теперь пропали!). – Не дала тебе выполнить благородную миссию по спасению красной девицы. Все-таки жаль, что я ногу не сломала. Представляешь, завтра, нет, завтра не успеют, послезавтра в газетах появился бы трогательный снимок, запечатлевший, как ты вносишь на руках несчастную травмированную сказочницу в пункт охраны. Дети счастливы, что спасена любимая писательница! Работники комбината и все жители города умилены, что их директор оказался настоящим добрым молодцем.
Или нет, лучше наоборот, там у вас и так никто не сомневается в твоем героизме. Сломал ногу ты. А еще лучше две ноги, на одной еще можно как-то доковылять. А я как доблестный боец избирательного фронта вытаскиваю на себе из страшной пропасти столп отечественной промышленности, который, в свою очередь, вытаскивает из пропасти Россию! Здорово?
– Дурз! Я никуда избираться не собираюсь. Своих забот полон рот, – серьезно констатировал факт Аксенов.
Ира удивилась его серьезности и обиделась на «дуру».
Ладно бы «дурочка», в этом есть симпатичная, если в меру, конечно, мужская снисходительность к женской слабости, а «дура» – это уж слишком.
– Сам дурак! – Оказывается, Ира сохранила в первозданном виде моментальную детскую реакцию, даже забыла о том, что со старшими так говорить не полагается, а ведь он старше на целых двенадцать лет.
– Оба дураки, – не стал спорить Аксенов, показав на ров. – Это ж надо в такую яму свалиться!
Ира оглянулась на терявшиеся внизу белесые очертания рва. «Яма» – было слишком мягко сказано, это была почти пропасть.
– Пошли скорее домой, – шепнула она, задним числом не на шутку испугавшись. – Я промокла и замерзла.
При входе в поселок Аксенов сунул в щель замка магнитный пропуск, но хитрое устройство мерзко запищало и пропустило только его одного. Ире пришлось доставать паспорт и записываться в журнал у недовольного охранника, который профессионально не обратил внимания на потрепанный вид ночных путешественников. Аксенову тоже пришлось расписаться в графе «Пригласивший».
До его дома в поселке они добрались слишком быстро, и Ира не успела сообразить, как избежать того, чтобы входить внутрь. Не один же он живет. Сам сказал «мы этот дом недавно купили». Да и женат он. Ира хорошо запомнила, что он говорил про жену-москвичку, которая не знает своих двоюродных. И вот вам, пожалуйста, среди ночи гостья приперлась, принимайте, люди добрые. Но чем ближе к дому, тем больше Аксенов ускорялся, и она догнала его уже на веранде, когда пробежала мимо охранника, открывшего им дверь.
– А можно… – начала она, чтобы попросить сразу отвезти ее домой.
– Конечно, можно, – ответил Аксенов. – Вот там ванная, полотенца и халаты – все чистые.
И ушел в другую комнату. Зато следом вошел охранник и не смог сдержаться: с удивлением осмотрел Ирину с головы до ног. Само собой, он очень хотел сделать вид, будто ее не замечает, но не смог. Еще бы, посреди хорошо освещенного паркетного холла стоит ранее нигде не замеченная странная особа – в сыром, мятом, испачканном мелом и травой платье да еще без нижнего белья. Она слишком поздно спохватилась, что при электрическом свете сквозь влажную тонкую ткань отсутствие белья будет очевидно каждому не совсем слепому человеку.
Пришлось ответить молоденькому охраннику строгим взглядом учительницы первых классов, и он понял, поспешил ретироваться. А Ира разозлилась, окончательно осознав глупость своего положения. Сейчас лето, жена Аксенова, наверное, где-нибудь на курорте, и охранник вполне резонно принял ее за маленькое приключение шефа.
Отвратительно, когда о тебе думают совсем не то, что есть на самом деле. Еще отвратительнее доказывать, что ты не верблюд. Поэтому ни в какую ванную она не пойдет, а сразу же, грязная и в мокром платье, поедет в Москву. Пусть Аксенов сейчас же отвезет ее домой!
Причем сам, как обещал.
Ира решительно распахнула дверь, в которую ушел Аксенов, и остановилась на пороге, привыкая к переходу от освещенного холла к темной комнате, которая оказалась спальней. Аксенов сидел на широченной кровати, примостившись с краешку и опустив голову. От неожиданности и резкости ее появления он вздрогнул. А Ира вдруг поняла, что не знает, как его зовут. Тогда, в командировке, конечно, знала, но теперь забыла и за весь этот вечер ни разу никак его не назвала. Не скажешь же – товарищ Аксенов, или господин Аксенов, или гражданин Аксенов… Пока в неловкой паузе она думала, как к нему обратиться, он встал, медленно сделал ей навстречу несколько шагов и сказал:
– Останься. – И чуть погодя добавил:
– Пожалуйста!
Если бы он сказал что-нибудь вроде «ты мне безумно нравишься», или «я тебя хочу», или, что еще пошлее, «ты просто прелесть»… Если бы он не прибавил это «пожалуйста», которое обрело свой первоначальный смысл и звучало как «пожалей меня»… Если бы он нетерпеливо полез ее ощупывать, словно экспонат в школьном кабинете биологии, как это обычно делают мужчины при случайном знакомстве… Если бы он сделал хоть что-нибудь из этого «джентльменского набора», Ира немедленно развернулась бы и ушла. Прямо так, в темноту, пешком. Но он просто попросил: «Останься. Пожалуйста!» – и просто стоял и ждал. Но то, как он ждал, заставило ее самую малость, едва уловимо качнуться ему навстречу на своих злополучных каблуках, и этого оказалось достаточно, чтобы он сделал резкий выдох и сильно, очень сильно и очень быстро, прижал ее к себе.
