– Правда?
– Конечно, правда! Кто полгода назад в аптеке пожар учинил?! Это ведь при тебе было! Кассовую книгу искрошил и поджег! И все из-за чего? Из-за того, что он, ко всему прочему, страдает манией преследования! Видите ли, когда он в субботу тут один коробочки клеил, в дверь постучали, а он подумал, что это не кто иной, как враги-конкуренты, и решил немедленно уничтожить все разработки, потому что вдолбил себе в голову, что ваша аптека – сверхсекретное предприятие! Ты же потом сама с Икки Робленовной и Варварой делала ремонт. – Я вспомнила о прошлогоднем пожаре для пущей убедительности. – Вот скажи, зачем мне врать-то?! А ты разве не знала, что он лунатик?
– Не-ет, не замечала, – ошеломленно пролепетала Света.
– Ну, это потому, что лунатизм у него в полнолуние в основном проявляется, – заметила я со знанием дела.
– Да, да, да! Он вообще в полнолуние сам не свой! Такой странный! И глаза такие, аж мороз по коже!
– Светочка, с кем ты связалась?! Он ведь убить может! И учти, ему за это ничего не будет, потому что он на учете состоит, потому что у него страшный диагноз – вялотекущая шизофрения вперемешку с маниакально-депрессивным психозом. Зачем он тебе такой сдался? Ты неординарная, красивая, молодая девушка, – с азартом доказывала я, чувствуя, что «лед тронулся», – в скором времени найдешь себе нормального парня, выйдешь замуж, родишь ребенка и будешь жить припеваючи. – На лице Светы проскользнула блаженная улыбка. – Неужели из-за больного человека ты все вот так вот бросишь и уйдешь с работы?
– Нет, Марья Лексевна, спасибо вам, что глаза мне раскрыли! Я дурой была! Не уйду я из аптеки! Никуда не уйду! – патетично воскликнула она и твердо добавила: – И с Кешей порываю все отношения! – Света так это произнесла, что я больше ни секунды не сомневалась в ее намерении.
– Молодец! Пойдем, я тебя в ассистентскую провожу, – предложила я, потому что меня насторожили нечеловеческие возгласы, которые доносились оттуда на протяжении всего нашего разговора со Светланой.
– Не догонишь, не догонишь! – в восторге кричал Иннокентий, носясь, как вихрь, по ассистентской, сшибая стулья и натыкаясь на столы. Не отставая от него ни на шаг, с нездоровым каким-то смехом летали еще две девицы, а за всей этой радостной и крайне возбужденной компанией гналась Адочка, держа наготове в одной руке рулетку, в другой – хвойный освежитель воздуха.
– Стойте! Ка-азлы! Дайте мне ваши задницы измерить! Кому говорю, стойте!
– Не догонищ-щь! Не догонищ-щь! – прошепелявила то ли Катя Кучкина, то ли Лида Сопрыкина.
– Дугилка кагтонная! Ха! Ха! – И Иннокентий с необыкновенной резвостью и проворством, перепрыгнув стол, воскликнул: – За мной, мои кугочки! – И «кугочки», задрав юбки по «не балуй», вскарабкались на стол.
– Ну-ка, немедленно прекратить это безобразие! – Я пыталась перекричать их, но мои слова утонули в безудержном хохоте.
– Сестрица! Сестрица! Сестрица! Как хорошо, что и ты тут! Я никак не могу снять с них мерки! Не могу! Это идиоты какие-то! Идиоты! Я сейчас милицию вызову! Милицию! – гаркнула кузина, но эта угроза не возымела никакого действия. Адочка заскрежетала зубами, опять сорвалась с места и пустилась вдогонку за Иннокентием и его гаремом, разбрызгивая во все стороны хвойный освежитель.
Я забралась на стол и снова крикнула:
– Немедленно прекратить этот бардак!
– Еще одна чегтова кукла пгишва! Бежим!
– Если вы сию секунду не угомонитесь, я позвоню Вере Петровне и расскажу обо всем, что вы тут вытворяете! – Я выкрикнула это совершенно бездумно, просто так – оттого, наверное, что совсем уж не знала, как привести их в чувство. И вдруг они будто окаменели – застыли на месте, все трое. Мне это чем-то напомнило детскую игру «Море волнуется раз, море волнуется два, море волнуется три! Морская фигура на месте замри!».
В ассистентской поначалу воцарилось гробовое молчание, потом то ли Катя Кучкина, то ли Лида Сопрыкина шепнула Иннокентию:
– Она все Вере Петровне расскажет!
– Ой! Пгостите, пожалуйста! Не надо Веге Петговне гассказывать! Мы больше не будем!
– Тогда вы обе поезжайте домой, а ты, Кеша, после того как Адочка снимет с тебя мерки, садись коробочки клеить, – распорядилась я, и «кугочки» (одна из которых действительно очень напоминала курицу – у нее были маленькие мутные глазки без ресниц) моментально покинули аптеку.
– Коговка моя! – Взгляд Иннокентия остановился на Светлане.
– Не приставай к ней! С сегодняшнего дня никакая она не твоя! – рявкнула я.
– Нет, нет! – воскликнула Света, прижав руки к груди. – Я не могу без него жить! Кешенька! Я так соскучилась! Так соскучилась! – И Света бросилась к нему в объятия.
– Он же предал тебя! Изменил, наверное! Как ты можешь, Света?! – Я была удивлена до глубины души.
– Ты мне изменял? Кеша! Ты изменял мне? Отвечай!
– Не-е... Я с ними только побегал.
– Поклянись! Поклянись мне самым дорогим, что у тебя есть!
– Клянусь своим пагашютом!
– Чем, чем он поклялся? – спросила Икки.
– Своим парашютом – помнишь, в который мы Михаила связывали, когда похищение организовывали, ну, чтоб он пить бросил! – напомнила я ей.
– Который у него вместо кровати, что ли? Нашел чем клясться! А эта дурочка ему поверила! Вот это любовь! Ой! Ну ладно, хоть никого увольнять не придется! – успокоилась Икки.
– Ты мне вегишь?
– Да, мой любимый! Я так истосковалась! Я, оказывается, тебя так люблю!
– Я тебя тоже! Ты у меня самая тогстая! – с наслаждением заметил бывший бабушкин ученик и смачно чмокнул Светлану в щеку.
– Хватит тут телячьи нежности разводить! Хватит! Смотреть тошно! Эту надо мерить?
– Да, Адочка. И его тоже. Еще Варю – она за прилавком и меня.
– 120—120—120, – пробормотала моя кузина, снимая мерки со Светы. – Не понимаю! Прямо анекдот, анекдот прямо! И где мне талию делать? Где талию делать-то?
Мы с Икки, едва сдерживая хохот, убежали в подсобку.
– Ой! Не могу! Интересно, у Огурцовой такие же объемы? – проговорила Икки после приступа дикого хохота.
– По-моему, ее в последнее время разнесло. Тебе не показалось, что она еще поправилась?
– Может быть, – сказала Икки и вдруг заерзала на стуле. – Что-то у меня какой-то дискомфорт!
– Где?
– Где, где!.. – передразнила она меня. – Ну точно, меня этот сопляк заразил! Ясно, как белый день! Чем-то страшным и венерическим! Подонок!
– Да еще и суток не прошло! Как ты можешь так уверенно об этом говорить?!
– Потому что я точно знаю, что больна! У меня всегда инкубационный период очень короткий!
– Поезжай к Пульке, – посоветовала я.
– И что я ей скажу? Она меня со света сживет!
