Фай остановилась и, опустившись на большой плоский камень, села лицом к морю. Я примостилась рядом.
– Да, он мне нравится. Дэйв – хороший парень.
Я внимательно посмотрела на Фай.
– Просто хороший – и все?
– Да, хороший. Очаровательный, веселый и замечательный. Отличный парень.
– Что, и это все, Фиона О’Рейли?
– Конечно, это же лучший друг моего двоюродного брата.
– Вот именно, просто друг. Разве это имеет какое-то значение? Инцест вам точно не грозит. Так в чем же дело?
Фай посмотрела на кроссовки и, похлопав ими друг о друга, стряхнула с них песок.
– Я знаю, Милли. Просто я не готова к каким-либо отношениям. Сначала я должна разобраться в себе, – она дотронулась до лба рукой, – особенно вот с этим.
– Ну и как, – я шутливо похлопала Фай по голове, – мы там поживаем?
– Да совсем неплохо. Мне, конечно, еще далеко до полного выздоровления. Я по-прежнему не могу справиться с собой из-за смерти Шона и все равно во всем виню себя. Но это к Дэйву не относится. Ты же знаешь, из-за моего отца я перестала доверять мужчинам.
Я кивнула.
– Хотя сегодня я вдруг поняла, что с того дня, как мы сюда приехали, у меня не было тяжелых дней. Конечно, иногда по ночам охватывала привычная тоска. Или когда мы гуляли, я невольно вспоминала, как мы ходили по городу вместе с Шоном и родителями. Но такие моменты длились совсем недолго. С тех пор как мы покинули Дублин, я больше не просыпаюсь с тяжестью на душе.
Говоря об этом, Фай на самом деле имела в виду тяжесть всего мира, которая каждое утро обрушивалась на ее хрупкие плечи. Речь не просто о плохом настроении, когда вдруг понимаешь, что не влезаешь в свои любимые узкие джинсы или что-то вроде этого. Фай никогда не думала о подобных пустяках в отличие от многих девушек. Несколько раз она пыталась объяснить свои чувства в такие моменты. Она могла лечь спать в самом лучшем расположении духа, а проснуться в глубокой депрессии.
– Ну, я рада, что тебе стало лучше. Может, это упражнения на тебя так действуют, насыщая твой организм гормонами радости.
– От этого серфинга уровень серотонина просто зашкаливает. Правда, шоколад в этом смысле тоже хорошо действует, так что этой частью лечения я тоже не собираюсь пренебрегать, – ухмыльнулась Фай.
Я улыбнулась:
– Наверное, я никогда не пойму, каково тебе, если только не залезу в твою голову.
– Господи, да ни за что на свете. У меня не мозги, а сплошной хаос. Зато со мной не скучно.
– Это точно. – Хотя я была уверена, что даже без депрессии Фай все равно оставалась бы такой же непредсказуемой и сумасшедшей. Именно за это я ее и любила.
– Мне здесь нравится, Милли. – Фай улыбалась, глядя, как солнце медленно закатывается за горизонт. – И нравится проводить время с родственниками. И я рада смене обстановки. Здесь так красиво, правда?
– Ты о ком-то конкретно говоришь? – Я шутливо пихнула ее в бок.
– Дурочка. Ой, смотри, что это там, тюлень?
Я проследила глазами за ее вытянутой рукой.
– Нет, по-моему, это просто бревно.
– Черт. А давай притворимся, будто мы увидели тюленя.
– Давай, – захихикала я. – А может, тогда крокодила?
– Ты что? Здесь крокодилы не водятся!
– Надеюсь, нет. Иначе я ни за что не залезу в этот океан.
– Кстати говоря, – прервала меня Фай до того, как я успела замолчать, – а когда, собственно, ты собираешься это сделать?
– М-м?
– Ты меня слышала, Милли. Я про воду говорю, про волны, про серфинг и про тебя. Когда ты наконец перейдешь от теории к практике и намочишь свои уложенные волосы?
«Никогда!»
– Скоро, – выдохнула я.
Солнце скрылось за горизонтом. Фай поднялась с камня и протянула мне руку.
– Завтра. – По ее голосу я поняла, что возражать бесполезно.
Повернувшись ко мне спиной, Фиона быстрым шагом направилась в сторону дома. Резкий порыв ветра донес до меня ее слова:
– Завтра, Милли, ты пойдешь плавать в море. И окунешь не только ноги, а залезешь полностью.
– Но… – захныкала я, побежав вслед за ней.
– Никаких «но». – Фай взяла меня под руку и улыбнулась. Ее рыжие волосы пылали на фоне красно-розового неба. – У тебя все получится, я абсолютно в этом уверена. Просто тебя нужно немного подтолкнуть.
– Да, или дать сильного пинка, чтобы я слетела вон с того утеса, – мотнула я головой в сторону скалистого мыса. – Не заставляй меня, Фай. Я еще не готова.
– Не глупи, ты давно уже готова. И не надо искать никаких оправданий. Решено: завтра состоится твой первый заплыв.
Я надула губы:
– Ты же моя лучшая подруга!
– Вот именно. – Фай крепко сжала мою руку. – Но иногда, чтобы помочь, друзья должны быть жесткими. Поверь мне, будет здорово.
Упорство Фай и ее нездоровый энтузиазм заставили меня по-настоящему занервничать. А от быстро темнеющего неба мне стало совсем не по себе. Ведь это значило, что скоро наступит ночь, а за ней неизбежно последует роковой день – моя трагическая смерть в холодных водах океана.
Мое первое знакомство с морем произошло во время семейного выезда на пляжи Борнмута, когда мне было шесть лет. В один из тех дней в мае, когда выглянувшее из-за облаков яркое солнце заставило весь юг Англии немедленно сняться с насиженных мест и, облачившись в уродливую летнюю одежду (обязательный элемент – короткие шорты, из-под которых торчали бледные коленки), дружной толпой отправиться на побережье. Я помню, что большую часть дня мы провели в пробке, обливаясь потом на заднем сиденье отцовского «ровера», окруженного перегревшимися «монтего» и «кортинасами». Когда мы наконец добрались до галечного пляжа на берегах Борнмута и заняли свой квадратный метр среди сумок-холодильников и плотной толпы отдыхающих, нам было велено немедленно разоблачиться до купальников и идти в море. Предполагалось, наше купание станет веселым и интересным приключением. На самом деле, оглядываясь в прошлое, я теперь понимаю, что раздраженные мучительной поездкой родители просто хотели отдохнуть на время от детей.
Мои папа с мамой не относились к тому типу заботливых родителей, которые возят своих чад на уроки плавания, чтобы те могли выжить, случись им упасть в глубокий пруд или колодец. Спорт не был популярен в нашей семье. Тем не менее считалось, что Эд и я должны превосходно бегать, прыгать и плавать. С Джорджиной и Фрэнком Армстронг так было всегда. Естественно, моя мать прекрасно плавала и играла в теннис, а отец выступал в гребных гонках за Кембриджский университет и играл в команде регбистов. Скорее всего родители предполагали, что спортивные таланты заложены у нас в генах и должны передаться нам по наследству. Конечно, Эд уже в три года плавал, как дельфин. Сделав несколько неуверенных шагов в воде, он взял отца за руку и смело двинулся вперед. Несколько секунд спустя они уже весело резвились в волнах. А потом Эд специально опустил голову под воду и весело смеялся, когда прибой вынес его на берег. В это время моя мать решила сделать небольшой заплыв на двадцать миль (во всяком случае, мне так показалось). Ее гибкое и стройное тело, ничуть не изменившееся за двадцать пять лет (непонятно, как у такой женщины, как моя мать, могла родиться такая дочь), исчезло за пирсом. А ее шестилетняя дочь, то есть я, осталась на берегу совсем одна.
