– Вы очень откровенны, – заметила Мария.
– Я отвечаю на ваши вопросы.
– И вы не боитесь, что я могу о вас подумать?
– Не особо.
– Вам наплевать, что другие о вас думают?
– Нет… в определенной степени. Как и всем людям. Но прежде, чем вы сделаете обо мне какой-то вывод, вы должны узнать, кто я такой на самом деле. Лучше уж я буду честен до конца и позволю вам самой решить, хотите вы и дальше со мной общаться или нет.
– И вы всегда таким были? – спросила Мария, глядя на Колина с искренним любопытством.
– В смысле?
– Искренним. До конца.
– Нет. Я стал таким, когда вышел из клиники. Это одно из изменений, которые я решил привнести в свою жизнь.
– И как люди на это реагируют?
– Большинство не знает, как меня воспринимать. Особенно поначалу. Эван до сих пор не понимает. И вы, наверное, тоже. Но все-таки мне очень важно быть честным. Особенно с друзьями. Ну или с людьми, с которыми я, возможно, увижусь снова.
– Поэтому вы сейчас все рассказали? Потому что думаете, что мы можем увидеться еще?
– Да, – ответил Колин.
Несколько мгновений Мария не находила слов.
– Вы интересный человек, Колин, – наконец произнесла она.
– Да, у меня интересная жизнь, – признал он. – Но вы не менее интересная.
– Поверьте, по сравнению с вами я очень скучная.
– Может быть. Но вы же пока от меня не убежали.
– Не исключаю, что еще могу это сделать. Вы опасный тип.
– Нет, что вы…
– Для такой девушки, как я? Поверьте, вы немного пугаете. Я впервые в жизни провела целый вечер с человеком, который когда-то бил людей ногой по голове и ударил о стенку собственного отца.
– И которого арестовывали. И отправляли в психиатрическую клинику.
– И это тоже.
– И?
Она убрала с лица прядь волос.
– Я еще не знаю. Пока я понятия не имею, как относиться к тому, что вы сказали. Но если я вдруг побегу, не пытайтесь меня догнать, ладно?
– Справедливо.
– Вы рассказывали это Серене?
– Нет, – ответил Колин. – Она, в отличие от вас, не спрашивала.
– А рассказали бы?
– Наверное.
– Ну конечно.
– Может быть, теперь вы сами что-нибудь расскажете? Вам тогда будет легче?
Мария криво улыбнулась:
– Мне особо нечего рассказывать. Я уже кое-что рассказала про свою семью. Вы знаете, что я выросла здесь, потом училась в университете Северной Каролины и в Дьюке, а теперь работаю адвокатом. Мое прошлое… не такое насыщенное, как ваше.
– Ну и хорошо, – произнес он.
Уже настроившись на одну волну, они одновременно развернулись и пошли обратно.
– О’кей, – сказала Мария.
Он рассмеялся, и тут девушка остановилась и поморщилась. Взявшись за руку Колина, чтобы удержать равновесие, она подняла ногу.
– Секундочку. Эти сандалии меня прикончат.
Мария разулась. Когда она наконец выпустила руку Колина, он продолжал чувствовать тепло ее прикосновения.
– Так гораздо лучше, – улыбнулась она. – Спасибо.
Они зашагали дальше, уже медленно. На крыше «Дерзкого Пита» толпились посетители. Колин подозревал, что в других барах тоже людно. Звезды у них над головой начали тускнеть в свете луны. В уютной тишине он поймал себя на том, что любуется лицом Марии – скулами, полными губами, ресницами, которые отбрасывали тень на безупречную кожу.
– Вы такая молчаливая, – заметил он.
– Я просто пытаюсь осмыслить то, что вы рассказали. Это очень серьезно.
– О да, – согласился Колин.
– Вы совсем другой.
– По сравнению с кем?
– Прежде чем переехать сюда, я работала помощником окружного прокурора в Шарлотте.
– Серьезно?
– Больше трех лет. Это была моя первая работа, после того как я получила диплом.
– Значит, вы больше привыкли судить таких, как я, чем общаться с ними?
Мария чуть заметно кивнула.
– Большинство людей обычно описывают себя с положительной стороны. Но вы… вы беспристрастны. Как будто говорите о другом человеке.
– Иногда мне и самому так кажется.
– Не знаю, смогла бы я… – Девушка нахмурилась: – Честное слово, не знаю, хочу ли рассказывать. Во всяком случае, так подробно, как вы.
– Вы говорите совсем как Эван, – сказал Колин и улыбнулся: – Ну и что, вам нравилось работать в прокуратуре?
– Поначалу да. И я получила много полезного опыта. Но потом я убедилась, что все не так, как я думала.
– Например, не так то, что вы гуляете со мной.
– Ну да… Когда я училась в юридической школе, то думала, что суд – это как в фильмах. Конечно, я знала, что будет по-другому, но совсем не подозревала, насколько. Возникало ощущение, что передо мной снова и снова оказывался один и тот же человек, с одной и той же историей. Прокурор занимался делами посерьезнее, а подозреваемые, с которыми общалась я, были сплошь на одно лицо. Как правило, бедные, безработные, необразованные, обычно хорошо знакомые с алкоголем и наркотиками. И конца этому я не видела. Столько дел! Я боялась просыпаться с утра в понедельник, потому что знала, что ждет меня на работе. Я оказалась просто вынуждена расставлять приоритеты и регулярно добиваться досудебных соглашений. Мы все знаем, что убийство, покушение на убийство и преступления с применением оружия – это серьезно, но как расставить по значимости остальное? Парень, который украл машину, хуже того, который влез в чужой дом и стащил украшения? И что такое по сравнению с ними обоими секретарша, расхищавшая средства компании? Но в списке дел, назначенных к слушанию, место ограничено, да и в тюрьме тоже. Даже если какое-нибудь дело доходит до суда, то главное не то, что ты знаешь, а то, что ты можешь несомненно доказать, и тут-то все еще больше запутывается. Общество полагает, что у нас есть неограниченные возможности для обвинения преступника – продвинутые средства экспертизы, свидетели наготове и так далее, – но в реальности экспертиза ДНК может длиться месяцами, если только это не дело высшего уровня. Свидетели до ужаса бестолковы. Улики двусмысленны. И опять-таки, дел так много… даже если бы я хотела по-настоящему заняться каким-нибудь конкретным случаем, мне пришлось бы забросить остальные. Поэтому чаще всего самое разумное – договориться с обвиняемой стороной, чтобы та признала свою вину и обратилась к суду с просьбой смягчить наказание.
Мария замолчала.
– Я постоянно оказывалась в ситуации, когда от меня ожидали результатов, которых я не могла показать. В конце концов я превратилась в какую-то злодейку. С точки зрения полиции, подозреваемые совершили преступление и должны были понести наказание, тогда как для виновных это почти всегда значило тюремное заключение или иное ограничение свободы. Но так бывает далеко не всегда. В конце концов, полицейские и преступники не были удовлетворены, а мне казалось, что я подвела обе стороны. Отчасти – да. Наконец я поняла, что я – просто шестеренка в колесе гигантской разлаженной машины…
