У доктора Капелло была обширная коллекция книг по детской психологии, развитию мозга, расстройствам личности и поведения. Можно было бы подумать, что он психолог, а не нейрохирург, судя по его книжным полкам. Но статья на стене ясно дала понять, что доктор Капелло считает, что большинство поведенческих проблем имеют медицинские причины. Имеет смысл изучать и физиологию, и психологию, предположила она.
Кровать стояла в арке у большого окна, как и всегда, и рядом с ней стояло кожаное кресло, покрытое старым синим пледом. Эллисон почувствовала глубокую и тревожную нежность, когда сняла плед со стула и аккуратно сложила его. Именно здесь Роланд спал, когда нес ночную вахту со своим больным отцом. На боковом столике лежала книга о знаменитых изобретателях. Она подняла ее и перевернула потрёпанную страницу. «Все, что было великим в прошлом, высмеивалось, осуждалось, подавлялось — только для того, чтобы выйти из борьбы еще более мощно, еще более победоносно». Это была цитата Никола Теслы, и она, должно быть, нашла отклик в душе доктора Капелло, поскольку он подчеркнул ее синим пером.
Эллисон вернула книгу обратно на стол. Она представила, как Роланд читает ее папе каждый вечер. Ей вдруг захотелось, чтобы Роланд оказался рядом, и она снова смогла бы его поцеловать. Плохая мысль. Опасная. Ей не нужно было так быстро испытывать такую сильную привязанность к Роланду. В конце концов, сегодня она уезжает.
Или нет?
Эллисон забыла об этом, как только вышла в коридор и закрыла за собой дверь в спальню. Прямо напротив спальни доктора Капелло была дверь на чердак. С самого начала, как только она увидела дом с квадратной башенкой, торчащей сверху, она задалась вопросом, что за прелести находились в этой комнате, но тогда чердак был вне зоны досягаемости. В своем письме Роланд сказал, что нашел ее экземпляр «Трещина во времени» там. Возможно, еще больше ее старых вещей находятся там. Она потянулась к дверной ручке, но в ту же секунду, как коснулась ее пальцем, по руке пробежал электрический разряд. Не очень больно, но она вдруг замерла, словно ее сердце остановилось. Она кое-что вспомнила. Что это? Что-то насчет чердака. Что-то, о чем она должна знать.
Закрыв глаза, Эллисон снова коснулась дверной ручки. Статический шок рассеялся, но когда она попыталась повернуть ручку, то обнаружила, что дверь заперта. Странно. Когда они были детьми, имело смысл запирать чердак, но детей в доме больше не было.
Эллисон еще раз попыталась открыть дверь. Дом был старый; двери распухли, а петли заржавели. Нет, определенно заперта. Замок означает, что где-то должен быть ключ. Эллисон отошла от двери, намереваясь поискать ключи на кухне, когда почувствовала, как ее телефон вибрирует в заднем кармане джинсов.
Когда она увидела, кто звонит, то сначала не собиралась отвечать, но ей захотелось услышать знакомый голос.
— Да, МакКуин? — произнесла она, спускаясь по лестнице. Она старалась не показывать раздражение, когда отвечала, но у нее это не особо получалось.
— Где ты, черт возьми?
Беспокойство в его голосе удивило ее.
— Что? Где я? — спросила она, спускаясь на второй этаж. — А где ты?
— Я дома, где и должен быть. А вот ты нет. Я отправил к тебе в квартиру маляра, а твой сосед сказал парню, что ты собрала вещи и уехала в длительное путешествие.
— Ну, вот тебе и ответ, — ответила Эллисон. — Я собрала вещи и уехала в длительное путешествие.
— Ты не сказала, что уезжаешь.
— Я больше не обязана тебе ни о чем говорить.
— Я пытаюсь сделать тебе одолжение, — сказал он.
— Я же сказала тебе, что займусь ремонтом сама, — напомнила девушка. — Не моя вина, что ты не услышал ни слова.
Она спустилась по второму пролету и вошла на террасу. Если ей придется поддерживать этот разговор, то лучше сделать это в комнате с видом на океан, чтобы отвлечься.
— Я слышал. И сказал тебе, что позабочусь обо всем, — напомнил он.
— Я не меняла замки, — сдалась Эллисон со вздохом. — Отдай маляру свои ключи.
— Я отдал тебе свой ключ, — произнес мужчина. — Он в коробке.
— Прости, — извинилась она. — Я в Орегоне. И не стану возвращаться ради маляра.
— Орегоне? Что ты там делаешь?
— В гостях у Капелло.
МакКуин замолчал на мгновение. Эллисон собралась с духом.
— Эллисон…
— Я открыла конверт Пандоры.
— Это не смешно.
— Нет, — согласилась она. — Это ни капли не смешно. Причина, по которой Роланд связался со мой в том, что доктор Капелло умирает. Он подумал, что, возможно, я захочу его увидеть, пока не стало слишком поздно. Я захотела, и вот я здесь. Конец.
— Не конец. Далеко не конец. Кто-то в этом доме пытался убить тебя. Тебе не стоит там быть.
— Это было тринадцать лет назад.
— Как и мой развод. Я ведь не бываю в доме своей бывшей жены.
— Во-первых, твоя бывшая не пустила бы тебя в свой дом. Во-вторых, это не твое дело, МакКуин.
— Мы ведь друзья, не так ли?
— Нет.
— Сверчок…
— Я же просила тебя больше так меня не называть. И разве ты не должен сейчас покупать мебель для детской, ну или еще что, вместо того чтобы допрашивать меня?
— У меня достаточно времени, чтобы допросить тебя и купить мебель для детской.
— Тем не менее, я немного занята, поэтому мне пора.
— Занята? Чем?
— Сижу на диване и смотрю на океан. Я засыпаю.
— Ты собираешься злиться на меня вечно? — спросил он.
— Вечно? Всего три дня прошло. И к слову, я не злюсь. Тем не менее… Не думаю, что нам нужно разговаривать друг с другом. А ты?
— Я думаю, что, если ты находишься в доме с кем-то, кто хочет тебя убить, мы, вероятно, должны оставаться на связи.
— Я одна в доме, — сказала она. — И чувствую себя здесь в полной безопасности. Роланд оказал мне весьма радушный прием вчера вечером.
— Устроил вечеринку?
— Мы переспали, — ответила она.
Признание произвело на МакКуина ожидаемый эффект, и он надолго замолчал. Эллисон провела эти прекрасные секунды, улыбаясь и наблюдая, как волны танцуют на пляже. Казалось, что они сегодня счастливы, счастливы за нее.
— У тебя был секс с Роландом?
— Дважды.
— У тебя был секс со своим братом?
— Лучше. Или хуже, зависит от того, насколько ты католик. Он монах.
— Монах? Черная одежда и плохая стрижка? Такой монах?
— Он носит джинсы и фланелевые рубашки, и у него очень красивые волосы. Но да, он монах. Он уехал из аббатства несколько месяцев назад, чтобы позаботиться об отце.
— У тебя был секс с бывшим братом, который сейчас монах.
— На удивление, он был хорош, — продолжала Эллисон. — Даже и не скажешь, что он монах.
— Ты говоришь это только для того, чтобы сделать мне больно? — спросил мужчина.
МакКуин снова молчал, и Эллисон перестала наслаждаться этим.
— Нет, — сказала она. — Не только для того, чтобы сделать тебе больно.
— Черт возьми, Эллисон.
— МакКуин, ты действительно слишком много себе позволяешь. Ты звонишь мне. Не я. Ты все закончил. Не я.
— Шесть лет. Ты не можешь просить меня перестать беспокоиться о тебе в одночасье после шести лет.
— Не беспокойся обо мне, — произнесла она с преувеличенным стоном.
— Не беспокоиться? Ты в доме, где чуть не умерла, и не знаешь, кто это сделал и почему, и мне не стоит беспокоиться?
— Я знаю, что делаю.
— Не уверен.
— МакКуин, нужно ли мне напомнить тебе, что мне было девятнадцать, когда мы впервые занимались сексом. Ты относился ко мне как к взрослой, когда я была еще ребенком. Теперь я и в правду взрослая, а ты относишься ко мне все также. Если твое следующее предложение не будет извинением, то я вешаю трубку, и этот звонок станет последним, который я принимаю от тебя.
Зная МакКуина и его врожденную неспособность извиняться, она ожидала, что этот разговор станет последним. Однако, как оказалось, МакКуин умеет удивлять.
— Ты права, — сказал он наконец. — Мне очень жаль. Прости, что затащил тебя в постель в столь юном возрасте. Прости, что заставил тебя отложить свою жизнь ради меня. И мне жаль, что я обращался с тобой, как с ребенком, когда знал, что ты умная и способная.
