— А где Корд сейчас? У меня такое чувство, что между вами произошла небольшая ссора.
Я положила подушку на колени, чувствуя себя отчаянно несчастной.
— Так оно и было. Я не знаю, что-то внутри меня щёлкнуло, когда увидела его таким озверевшим. Потом он сказал мне, что зарабатывает на жизнь участием в подпольных боях.
Милли рассеянно кивнула.
— Да, Брейден что-то упоминал.
Это немного сбило с толку.
— Брей знает? Было бы здорово, если бы он и меня приобщил к этим знаниям.
Она пожала плечами.
— Может, он думал, что ты знаешь. Или, возможно, Брей решил, что это не должно иметь большого значения.
— Чёрт возьми, Милли, как это может не иметь значения? Ты хоть представляешь, каково было расти с этими парнями? Видеть, как они яростно избивают всех, кто попадается им на пути? Все прекрасно знают, каковы Джентри.
— Я не знаю, — просто ответила она. — А какие они?
Я прерывисто выдохнула.
— Горячие как ад и чертовски пугающие.
— Сэйлор, ты боишься, что Корд причинит тебе боль, как Дэвин?
— Нет, — тут же ответила я. — Корд никогда бы так не поступил со мной, только не со мной.
— Но ты ему не доверяешь.
Я покачала головой.
— Не знаю, — сказала я печально, — наверное, нет. То есть, в конце концов, он всё ещё тот парень, который поимел меня на спор и выбивал дерьмо из любого, кто с ним не соглашался. Может, это не его вина. Возможно, никуда не деться от среды, где ты родился. А Корд родился Джентри.
Милли отвела взгляд. Она выглядела несчастной.
— Ты судишь себя слишком строго, Сэйлор. Но я вижу, что и остальной мир ты решила судить с такой же суровостью.
Её слова немного задели. Казалось, слёзы хотели вернуться в глаза.
— Понимаю, так утверждать довольно дерьмово с моей стороны, да? Это не моё дело — судить кого-то. Не то чтобы сама сделала так много вещей, которыми можно гордиться. Боже, как бы я хотела быть такой, как Брей, понимаешь? У него простой и справедливый взгляд на мир и на всех в нём. Словно эти толстые очки позволяют брату ясно видеть души людей.
Милли слабо улыбнулась мне.
— Брейдена не волнует, что думают другие. Он всегда прислушивается к своему сердцу, чтобы понять, что нужно делать.
Я прильнула к ней и попыталась улыбнуться в ответ.
— Рада, что это привело его к тебе. И я люблю тебя, потому что ты делаешь брата таким счастливым. Вы двое — архетип идеальной пары.
Милли, похоже, меня больше не слушала. Часто, когда человек борется с каким-то сложным и болезненным личным конфликтом, на лице проявляется потрясение. Сейчас такое выражение появилось на лице у Милли. Наконец она глубоко вздохнула и заговорила.
— Когда моя семья переехала в эту страну, родители называли меня Давидом.
Она наклонила голову и спокойно посмотрела на меня.
— Так меня называли, пока я не окончила среднюю школу.
Я моргнула.
— А потом ты стала Милли?
Она улыбнулась.
— Я всегда была Милли.
Я не понимала. А потом до меня дошло. Милли наблюдала за моим лицом и, увидев, что до меня начинает доходить, кивнула и начала объяснять. Она рассказала мне, каково это — быть запертым в теле, которое кажется тебе чуждым с момента первоначального осознания себя, каково это — оказаться с личностью, которая не имеет ничего общего с твоей душой.
— Но ещё хуже было то, что все в твоей жизни, все, кто должен был тебя любить, твердили: ты ошибаешься. Они утверждали, что знают тебя лучше, чем ты сам. Посмотри в зеркало, говорили они. Смотри, вот записано твоё имя. Ты ошибаешься. Ты запутался. Это пройдёт. Вот станешь мужчиной и увидишь.
— Ты общаешься с ними? — Спросила я. — С твоей семьёй?
Как отражение испытываемой боли у Милли искривился рот.
— Они больше не хотят со мной разговаривать. Моя семья очень традиционна. Родители считают, что Милли не существует, я нарушаю природу, и мальчик, которого родили, предал их.
Я взяла её за руку.
— Мне очень жаль.
Милли обняла меня.
— Почему ты сожалеешь? Я продолжаю надеяться, что когда-нибудь их мнение изменится. Мир становится всё более широким. И сегодня я счастлива, как никогда.
— Вы по-прежнему идеальная пара, — заметила я. — Ты и Брей.
— Брейден был первым мужчиной, который полностью оценил мою сложность и полюбил её. В первый раз, когда мы занимались любовью, он сказал, что ему всё равно, что я собой представляю, важно только то, кто я. Твой двоюродный брат — редкий человек. Но ты это уже знаешь.
— Я всегда это знала. Мне приятно слышать это и от кого-то другого. Его отец, мой дядя, был крепким орешком. Он много пил и всегда критиковал Брея за то, что он не очень хороший боец, не очень жёсткий, как будто мужчина должен быть таким. — Я покачала головой. — Засранец. Я тоже не очень лажу со своими, хотя это не идёт ни в какое сравнение с тем, через что пришлось пройти тебе. — Обдумывая откровение Милли, я замолчала. — Мы все в какой-то степени потерпели кораблекрушение, не так ли, Милли? Ты, я, Брейден.
— Корд, — добавила она. — И его братья тоже.
— Наверное, ты права, — медленно сказала я, думая о братьях Джентри прошлых лет и сегодняшних. — Помню, как-то раз у них были неприятности из-за того, что они вломились ночью в начальную школу. Они воровали еду из столовой, и долгое время я не понимала, — братья делают это потому, что голодны. Мой отец часто повторял, что эти мальчишки закончат жизнь не лучше, чем их отец, который то и дело попадал в тюрьму. — Я вздрогнула, вспоминая об отце Джентри. — Бентон Джентри был страшным сукиным сыном. Однажды в продуктовом магазине он загнал мою мать в угол и принялся лапать, пока она не отбилась от него замороженной отбивной и убежала, взяв меня за руку. Я до сих пор слышу его тяжёлое дыхание, когда он гнался за нами. Мама заставила меня поклясться не говорить отцу, потому что боялась — любая конфронтация между ним и Бентоном Джентри непременно закончится кровопролитием.
Я замолчала и уставилась на свои руки. Корд не был как его отец. Я была несправедлива к нему. И поняла, как сильно ранила, когда обращалась с ним так, словно он был нечто меньшее, чем человек.
Милли догадалась, о чём я думаю.
— Ты должна пойти к нему.
— Я не знаю, что конкретно чувствую. Или что испытывает он.
Милли приподняла бровь.
— Хорошо, но будет весело узнать, правда?
— Не знаю, может, ещё слишком рано. Наверное, мне стоит на какое-то время сосредоточиться на себе, почитать несколько пособий по саморазвитию, закончить роман и, может быть, купить безделицу на батарейках, просто чтобы какое-то время наслаждаться ею, потому что настоящие в реальности отсутствуют.
Милли рассмеялась.
— Ты этого хочешь?
— Нет, — сказала я с жестокой откровенностью. — Я хочу, чтобы Корд Джентри разобрал меня на части десятью разными способами.
— Ну, это звучит интереснее, чем первоначальный план.
— Конечно, — сказала я, уже потерявшись в туманных видениях сильных рук Корда, настойчиво исследующих каждую часть меня. Я была уверена, что он хотел этого. Хотя, возможно, он пересмотрел свои намерения после дневного фиаско.
«Я не могу победить с тобой».
Он сказал это, чувствуя себя проигравшим. Быть может, это и правда. А может быть, речь никогда не шла о победе. Может быть, это было просто блуждание в темноте, пока ты не нашёл кого-то, кто тебе подходит.
Милли снова обняла меня. Я обняла её в ответ и поблагодарила за то, что она стала для меня частью семьи — верная и добрая, только это имело значение.
Я пошла в ванную, где посмотрела на себя в зеркало. Моя кожа покраснела и покрылась пятнами, поэтому я набрала полную раковину холодной воды и ополоснула лицо. Отражение в зеркале терпеливо ждало, пока я осматривала его. У меня были зелёные глаза отца и каштановые волосы матери. Я не видела ни одного из них с тех пор, как вернулась в Аризону. Меня вдруг обеспокоило, что нас так мало связывало; родители не были теми, к кому я могла бы прибежать, попади в беду. Но у меня был Брейден. А теперь ещё и Милли.
