— Все вон, — тихо, но чётко произнёс мужчина, и уборщицы буквально испарились.
Я с завистью наблюдала за их бегством и очень хотела последовать их примеру, если бы выход не загораживал злой как чёрт мужчина.
— Я пошутила, Хозяин, — почти без иронии произнесла, надеясь смягчить его своей нежданной покорностью, но, судя по взгляду Шамиля, от звучания моего голоса он лишь сильнее зверел. — Была не права, признаю.
Искала глазами угол, чтобы забиться в него, спрятав свою задницу, на которую так отчаянно находила неприятности. Боясь повернуться к нему спиной, отходила, пока не уткнулась в стену.
Мне казалось, сейчас он в очередной раз попытается меня придушить. И когда его рука потянулась ко мне, я вжалась в стену, ожидая испытать боль. Зажмурилась. Затаилась, перестав дышать. Но он лишь коснулся костяшками пальцев моей скулы, очертил подбородок.
Жест казался невинным. Лёгким. Едва ощутимым. Таким сладким и тёплым, что я невольно качнулась всем телом к мужчине, чтобы вновь его почувствовать.
Распахнула глаза, ошарашенно глядя на Шамиля. Свободной рукой он упирался в стену, нависая надо мной.
— Этой ночью я не избавился от тебя по чистой случайности.
Его голос касается моих барабанных перепонок бархатной мелодичностью, гипнотизируя, завораживая. Спокойный, обманчиво мягкий. Обволакивающий, словно теплое одеяло. Заставляющий потерять бдительность за жёсткостью слов.
— И что же вас остановило? — сиплю.
Его рука не сдавливает шею, а у меня всё равно от страха сжимается горло. Мне неведомо, как можно в одно мгновение из огня превратиться в лёд. Холодный, непробиваемый айсберг.
Он кладёт тяжёлую ладонь на моё плечо. Очередной невинный жест. Так дядя может успокаивать опечаленную племянницу. Чуть массируя закостеневшие от напряжения мышцы. Но мне становится ещё страшнее от его прикосновения. Будто он утешает меня перед убийством.
— Ян очень спешил тебе помочь. Просил дать время всё объяснить, — его голова склоняется, рассматривает меня, словно ему невдомёк, почему этот парень настолько заинтересовался таким ничтожеством, как я.
Свожу брови на переносице. Ничего не понимаю.
— Что объяснить?
— Что украденные из моего кабинета документы не твоих рук дело, — отвечает, впиваясь в меня взглядом.
Постепенно начинает доходить, что меня планировали упокоить за проступок, который мне очень хотелось совершить. Но я даже близко не подобралась к его реализации. Кто-то оказался шустрее меня. Но шишки полетели именно в мою сторону.
Медлю с ответом. Пытаюсь подобрать такую комбинацию слов, которая бы не выдала меня с головой и одновременно показала мою крайнюю степень возмущения оговором.
— Если я всё ещё жива, значит, вы точно знаете, что я не виновата, — уверенно произношу, глядя в его глаза. Упрямо, зло.
— Знаю, — подтверждает Шамиль, — но сожалею, что не успел убить. Ты доставляешь мне слишком много неприятностей.
Я слушаю его слова и ощущаю, как он поглаживает большим пальцем выступающую косточку ключицы. Очерчивает её контуры. Впадинку. Царапает шершавыми пальцами нежную гладкую кожу. Отдаёт ли он отчёт своим действиям?
Горячая волна следует за каждым его прикосновением, едва ли не оставляя ожоги на коже от его пальцев. Не понимаю, что со мной. Отчего мышцы вдруг стали слабыми, а тело — ватным.
Он стоит ко мне слишком близко. До меня доносится запах его одеколона после бритья. Дыхание с оттенком кофе щекочет нос. Вдыхаем один воздух. И говорим так тихо, что никто за пределами этой комнаты не узнает сути разговора.
— Что же останавливает убить меня сейчас? — спрашиваю, замирая.
Шамиль наклоняется, оказываясь ещё ближе ко мне. Нас разделяют жалкие сантиметры.
— Сейчас я буду тебя воспитывать, чтобы ты стала покорной и послушной, — сухо, без эмоций отвечает.
Я смотрю на него ошалело, не понимая, что он несёт.
— Чего?
— Снимай штаны.
Его глаза почти чёрные. Не могу разобрать, где начинается радужка и заканчивается зрачок. И совсем не понимаю, шутит он или говорит серьёзно.
— Ты с ума сошёл? Мне не двенадцать лет! — Перехожу на «ты», раз уж он решил исполнить угрозу раньше, чем я оступлюсь. Прошмыгиваю под его подмышкой, пытаясь понять, через какую из двух дверей лучше убегать.
— Разве, Маугли? — хмыкает он, неспешно берясь за тяжёлую пряжку ремня. — А ведёшь себя как раз на двенадцать.
Памятуя о том, где выход во двор, я решила, что покину эту комнату через ту дверь, через которую зашла. Убегу, спрячусь. Но не позволю к себе прикасаться.
Только меня постигает дикое разочарование, когда я берусь за дверную ручку, пытаясь выбраться, но ничего не происходит. Он запер нас.
— Ты просто долбаный извращенец, господин Хозяин, — шиплю сквозь зубы, отступая и остро ощущая себя загнанным зверем. Нерасторопной косулей, на которую охотится тигр.
По глазам вижу, как горячо ему хочется исполнить угрозу. Слежу за тем, как он наматывает на руку ремень, держа его в кулаке, а мне от страха становится плохо. Я в его доме. Даже покинув эту комнату, далеко не убежала бы. А пульсация крови в раненой стопе лишь подтверждает мои опасения.
Шамиль молчит. И повисшая в доме тишина пугает ещё больше.
В голове ни одной мысли, как избежать унижения. А ведь цель его именно в этом. Поломать меня, подчинить себе глупую девчонку.
— Джинсы снимай, или я сниму их сам, — произносит так спокойно, будто просит передать ему солонку.
— Признайся, что ты просто хочешь ещё раз посмотреть на мою задницу, — скалю зубы, стиснув челюсти. Злясь на себя. Но больше всего на него.
Его губы изгибаются в каком-то подобии улыбки. Сложно сказать, я не припомню, видела ли, как он улыбается или смеётся. Умеет ли он в принципе чему-то радоваться. Или на его лице всегда маска с одним и тем же выражением.
А потому мне не удаётся разгадать эту эмоцию. Но она меня пугает до дрожи.
— Чего я там не видел. Живо. Раздевайся.
Глава 21
Я вжимаюсь в дверь, ощущая гулкое биение сердца. Снова осматриваю помещение, подмечая предметы, которые в моих руках могли бы стать орудием.
Рациональность не мой конёк. Мой конёк — горбунок.
Перевожу взгляд на мужчину. Ему явно нравится то, что он видит. Загнанную добычу. Хищник чует кровь и адреналин, выбрасываемый в вены дичи перед смертью.
— Ты второй раз увидишь мою задницу, а ведь у нас не было ещё ни одного свидания, — пробую заговорить ему зубы. Сбить настрой. — Мама учила не показывать зад раньше третьего свидания. А я послушная девочка.
Только мои слова действуют на мужчину иначе. Не студят жар. Распаляют какой-то новый, странный огонёк в глазах.
— И часто ты даёшь отшлёпать себя на третьем свидании? — интересуется, скользя взглядом по моему телу, прикрытому свитером и порванными на коленках джинсами.
Одежда более чем скромная, но скромной под его пристальным вниманием я себя не ощущаю. Словно он одним этим взглядом лишил меня невинности.
Мне должно было быть всё равно, что он там обо мне думает. Наша первая встреча не позволила сохранить репутацию правильной девочки. Но именно после его вопроса сделалось как-то по-особенному гадко. Противно. Откуда-то возникла идея, что я вовсе не хочу, чтобы он считал меня легкодоступной. Дурацкая мысль. Глупая.
Он в моей жизни лишь проездом. Временное препятствие на пути к цели. Но досада репейником вцепилась в сердце, непослушное и даже местами с уцелевшей наивностью.
— Спросишь у Яна, — вопреки своим чувствам, выдаю, сладко улыбаясь.
То самое «досадное недоразумение», спровоцировавшее его едва ли не на то, чтобы прикончить меня, но уточнять подробности которого он не стал, сняло с меня обвинения в нелегальных встречах с его человеком. Значит, можно? И вообще, какой теперь у меня статус после лесной погони и попыток удушения?
Выражение лица Хозяина меняется. Становится отстранённым. Холодным. Выдержанным и сдержанным. Будто шлёпать непокорных девиц для Ямадаева обыденное занятие. Каждый первый вторник месяца после завтрака. Точно по расписанию.
