приятно... одновременно... Нет, вино было не лучшей идеей...
– Заходи, – открывая дверь, произносит он.
Еле сглотнув, прохожу в другой салон. Слышу, как он задвигает за собой дверь.
Оборачиваюсь.
О Боже...
Он приникает губами к моим губам. Пытаюсь увернуться, но он яростно настойчив. Удерживает мою голову ладонями и целует так, что я уже не в силах сопротивляться... И ответить взаимностью не могу... Не хочу! Но...
Но...
Его язык скользит по моим губам. Насточиво проникает меж ними. Мягкость бороды ласкает подбородок и щёку. Между ног разливается приятное тело, соски напрягаются против воли ещё сильнее... И я не понимаю, как этому противостоять. Моё тело играет за него. И против меня...
Он притягивает меня к себе, прижимает ещё плотнее и я всем телом чувствую его возбуждение... Особенно там, внизу...
Языком он находит мой и, медленно лизнув его, оставив на моих губах привкус вина и парфюма.... отрывается от меня. Пристально смотрит в глаза.
– Страстная... Необъезженная. Ты станешь моей очень скоро.
Медленно качаю головой. Взгляд его одурманивающ, я не могу оторваться от его глаз. Сердце у меня просто колотится.
– Не стану, – тихо, и, как могу твёрдо, отвечаю я.
– Станешь.
Облизываю губы. Они пылают просто... До сих пор на них чувствую скольжение его языка... Автоматически, как–то само собой, но тут же, спохватившись, поджимаю их. Ещё не хватало, чтобы он подумал, что я...
– Уверен, – глядя мне в глаза, произносит он, – ты – мокрая.
Меня будоражит это всё... Против моей воли... Да что же ты делаешь–то со мной... Ну, что я тебе сделала?
– Но я не дотронусь, – добавляет он. – Не коснусь. Поспи с этим. Поёрзай на кровати, желая секса. Почувствуй, что сопротивление тебе не на руку. Чем больше ты сопротивляешься сейчас, даже мысленно, тем сильнее хочешь.
– Не хочу, – медленно мотаю головой я.
– Хочешь, – чуть усмехнувшись, спокойно кивает он. – Я вижу твои зрачки.
– Это вино.
Теперь он качает головой.
– Нет. Это кое–что покруче вина.
И оставив меня с этим, он уходит вперёд. А затем, оглянувшись и пожелав доброй ночи, уходит в третий салон.
Дверь за ним закрывается, а я всё стою там же, где он меня целовал.
Сама не своя, опускаю руку и касаюсь лобка... Скольжу пальцами вниз... Даже сквозь платье я чувствую, понимаю, что он был прав... Я действительно промокла... И теперь у меня там так потягивает и приятно и тревожно как–то, что я...
...
...чувствую себя неудовлетворённой.
И гоню от себя эти мысли.
Не разрешаю себе даже думать об этом.
Но это трудно. Если вообще возможно.
Потому что в душевой комнате я...
...я касаюсь пальцами киски.
Просто касаюсь и всё.
А потом поднимаю руку и ошарашенно смотрю на пальцы.
Кончики такие мокрые, будто я сунула их в озеро.
А киска сжимается, расжимается и сжимается вновь... Выделяя новые порции влаги...
"Доброй ночи"?
"Доброй ночи"?!
Сволочь ты, Аллигатор... Гад... Зачем ты это сделал со мной? И как мне теперь спать?!
Я не хочу ласкать себя. Не хочу даже вновь трогать.
Просто тщательно вытираюсь, надеваю пижаму, купленную в ГУМе и, ныряю в заботливо застеленную наверное стюардами кровать.
Укрывшись тонким одеялом, прислушиваюсь.
Может мне кажется, а может нет, но я слышу шум воды в душевой соседнего салона. А ещё... тихие, возбуждённые, едва не растворяющиеся в музыке, голоса Даши и Ивана за дверью.
Придерживая пахнущее свежестью накрахмаленное тонкое одеяло, переворачиваюсь набок, лицом к стене. Укрываюсь им почти с головой. И скрестив ноги, переплетя их, пытаюсь думать о чём–нибудь другом.
О чём–нибудь кроме секса.
Которого теперь так хочу...
Шри–Ланка ошеломляет.
Насыщенность красок здесь – просто какая–то невероятная. Обилие синевы, зелени, желтизны, ярких пятен других красок впечатляет настолько, что я, едва сойдя с трапа самолёта, в прямом смысле слова, теряю дар речи.
Тёплый ветер гладит щёки и плечи, чуть треплет волосы. Солнце яркое, и даже в тени я щурю глаза.
А на небе, насыщенно–голубом – ни облачка!
И пахнет здесь как–то чудно... Цветами, океаном, теплотой, какими–то маслами или чем–то подобным...
Чарующе.
Мы несёмся на джипе с открытым верхом вдоль океана. От потрясающей красоты видов разбегаются глаза в стороны.
Раскинув руки в стороны, Дашка, стоя, ловит встречный ветер. Она, как и я, в белоснежной маечке и шортах. Только у меня они синие, а у неё оранжевые.
Аллигатор в почти распахнутой белой рубашке и серых льняных штанах, управляем автомобилем. Иван сидит справа от его и, время от времени оглядывается на Дашку.
– Юху–у–у–у! – радостно вопит она.
Ветер треплет её распущенные длинные волосы, а сама она, то и дело, прикрывает глаза, как довольная кошка. Наслаждаясь и скоростью и этим самым тёплым ветром навстречу.
Я же просто сижу рядом с ней на заднем сиденье и смотрю на всю эту красоту.
А в душе у меня – полый сумбур.
По морю, у берега, несутся катера и яхточки, оставляя за собой белые, расширяющиеся следы. Рождают новые волны. Как же здесь красиво...
Дорога немного петляет и мы, то и дело, оказываемся в коридоре из крон насыщенно–зелёных деревьев. У берега – в основном пальмы. А здесь много и других, но все – незнакомы. И среди зелени этой, в траве и на кустах, полны–полно ярких цветов.
Спустя минут десять мы подъезжаем к затерянной среди зелени застеклённой одноэтажной вилле с огромной крышей, покрытой то ли сухими листьями, то ли чем–то подобным.
Уютный дворик–патио, бассейн, пруд, мангалы. Всё чистенькое и аккуратное.
Нас встречает короткостриженный и чуть раскосый брюнет в азиатском костюме. Ему лет пятьдесят на вид. Он сухощав и строен. В волосах поблёскивает седина.
Пока мы выгружаемся, Аллигатор вместе с ним отходит в сторонку, к беседке. И там они что–то обсуждают.
Иван заносит в дом сумки и рюкзаки. Даша, вновь расставив руки, ходит по изогнутой кромке бассейна, ступая уже босыми ногами по глянцевой керамической глади. Вода – чистейшая, слегка голубая. Ветерок слегка рябит её.
И здесь, во дворике – цветами пахнет ещё сильнее. Свежо и сладко, но не приторно.
– Я справлюсь, – благодарно киваю я Ивану, когда он берётся за сумку с моими вещами.
– Позволь, всё же я, – внимательно взглянув на меня, настаивает он.
Пожимаю плечами. Окей, если хочется.
Пожилой азиат уходит по дорожке за живую изгородь,
