Конфетка для ковбоев - Ольга Дашкова

Женщина поджала губы, сделала небольшой глоток вина, обвела взглядом помещение, изящная классика, все, как она любила и что по-настоящему ценила. Никакого модерна и, боже упаси, хайтека, только классика. Дорого, изысканно и утонченно. Эмили, в свои сорок семь лет, была так же изысканна и утонченна, но имела железный характер, что, глядя на нее, не скажешь.

Стильная прическа, ухоженное лицо, сдержанный макияж, строгий брючный костюм. На ранчо и в городе знали, что у миссис Паркер стальные яйца и крутой нрав. Женщина обладала милой улыбкой, насколько, конечно, может быть мила гадюка. В сочетании с ледяным взглядом голубых глаз, эта улыбка вызвала оторопь.

— Почему вас нельзя оставить даже на три дня? Почему вы ничего не можете сделать правильно и без косяков? Я что, много прошу? — Эмили говорила громко, так что на каминной полке звенел фамильный хрусталь. — Лукас! Я сейчас выброшу твой телефон в окно.

Шон устал стоять, его уже не держали ноги, и плюхнулся в кресло. С самого утра он только и делал, что находился на ферме в дальних загонах. Спина болела от седла, на ладонях мозоли от повода. Он только вырвался на несколько часов, чтобы повидать Кэндис, эта девчонка въелась ему в мозг. Шон просто хотел прижать ее к себе, провести по гладким волосам и вдохнуть запах клубники, которым она была вся словно пропитана. Откуда в нем взялась эта нежность, он не понимал. Но была жуткая необходимость увидеть ее, словно она должна дать ему сил.

Но стоило ему уехать, как все пошло под откос. Кто-то плохо закрыл загон с жеребятами, они вырвались, поскакали в поле, к основному табуну, несколько из них были затоптаны. А это были не просто рабочие лошадки, а будущие элитные, породистые скакуны. Он понимал, почему бесится мать.

Лукас спрятал телефон, он в который раз не мог дозвониться до Кэндис. Игнорируя сообщения всех своих многочисленных подружек, он только и делал, что набирал номер Конфетки.

— Она не берет трубку весь день.

— Ей не до тебя. Ей вообще не до нас.

Странно, но братья понимали друг друга, им не надо было уточнять, о ком они говорят.

— Ты видел ее?

Шон взглянул на брата, его волнение было не наигранным. Свел брови, посмотрел внимательней, у него такие же синие глаза, как у матери, только не холодные.

— Ну же? — Лукас вцепился в его плечо, Шон кивнул. — Я думаю, с ней что-то случилось.

Шон снова внимательно посмотрел на брата.

— Вы меня вообще слышите?

— Да, мама, мы тебя слышим, — Лукас сел на диван и устало потер лицо руками.

— Ваш отец совершенно не имеет на вас влияния. Я думала, он воспитает вас ответственными людьми, а вы что? Один в этой забегаловке, “Дикой лошади”, устраивает сцены, чуть не дерется с Робертсом. Другой водит шлюх в гостевой домик.

Братья переглянулись.

— Лукас, гостевой домик для гостей, а не для проституток и шлюх. Я понятно выражаюсь? — мать пощелкала перед ним пальцами.

— Но я…

— Замолчи! Ты думаешь, я не узнаю что ты предпочитаешь ночевать там, а не в доме и своей комнате. Не хотите жить в доме, уедете на границу имения, на дальние выпасы.

Лукас молчал, смотрел в пол, сжимая кулаки. Ему не нравилось, что мать так говорит о Кэндис. Он сам мог кого угодно назвать шлюхой, прямо в глаза, потому что считал тех женщин шлюхами, но только не Конфетку. Она была настолько нежная, отзывчивая, безумно сексуальная в своей невинности, что захватывало дух.

Ее хотелось любить, ласкать, зацеловывать в сладкие губы, пить сладкий мед ее возбуждения и стоны оргазмов. От мыслей член в штанах дернулся, Лукас стиснул зубы и снова посмотрел на брата.

Шон достал свой телефон, несмотря на возражения матери, набрал номер Кэндис и услышал лишь длинные гудки. Он не мог знать, куда она поехала после их так и не состоявшегося разговора, не поехал следом, не догнал, не остановил, потому что не привык ни за кем бегать. А вот теперь волнение Лукаса передалось ему, он жалел, что не остановил ее. Девочка могла попасть в аварию, да она хоть во что могла вляпаться.

— Ты все сказала?

Эмили опешила от такого вопроса, Лукас удивленно вскинул брови. Все знали, что миссис Паркер не любит и не терпит, когда ее перебивают, даже собственные дети.

— Нет, я не все сказала. И не хами мне, Шон Энтони Паркер.

Шона аж передернуло от своего полного имени.

— Мама, тебе никто не хамит. Ты опять все перекручиваешь.

— Не держи меня за дуру!

— Я устал от твоих претензий и попыток контролировать мою жизнь, — Шон начинает закипать. Поднимается, пристально смотрит на мать. Говорит тихо, но четко, проговаривая каждое слово. — Я не позволю ни тебе, ни кому-либо контролировать мою жизнь. И если я хочу напиться и набить кому-то морду, то я пойду, напьюсь и набью.

Шон себя сам не узнавал, больше молчаливый и сдержанный в эмоциях, сейчас его накрывало. И это были не слова матери о его с братом поведении, он вообще не воспринимал ее воспитательные моменты всерьез. Он реально начал волноваться за Кэндис, это было словно чутье, нехорошее предчувствие. Надо было быстрее заканчивать этот разговор с матерью, который нужен только ей.

— Меня не остановит ни Робертс, ни ты, ни вся полиция штата.

— Значит так? Хорошо, я услышала тебя.

Миссис Паркер с силой сжала бокал, так, что побелели костяшки, отступила в сторону. Она еще найдет управу на своего старшего сына, с ним всегда было трудно. Но она не позволит, чтобы фамилию Паркер позорили, втаптывая в грязный пол притонов, чтобы она стояла рядом с безродными дешевыми шлюхами.

— С твоего позволения, я пойду, — процедил сквозь зубы. Он уважал свою мать, восхищался ее силой и хваткой, но что касается личной жизни, он не позволит даже ей лезть в нее.

— Иди.

— Что на тебя нашло, Шон?

Лукас догнал его уже у самого внедорожника, уже стемнело, небо затягивало грозовыми тучами, поднялся ветер.

— Ты прав, с девочкой что-то случилось.

— Поехали, я знаю, где она живет.

Но только они выехали из центральных ворот ранчо, у Шона зазвонил телефон. Он ответил, не глядя.

— Паркер.

— Помогите… ааааа…..нет….не трогай меня.

— Кэндис! Кэндис! — вызов сбросился, Шон вдавил педаль газа в пол, стрелка спидометра резко дернулась, внедорожник набрал скорость, поднимая за собой клубы пыли.

— Ну что, крошка,