Гном нахально проигнорировал мой глупый вопрос, — Сань, там в баре глянь…
— Да уж разберусь, что и где в моей машине… — проворчал Саня, открывая бар, встроенный в переднее сиденье, достал бутылку с черной этикеткой, воду, бокал.
— Не надо, — решительно отказалась я.
Споить меня решили, хитрые какие… Нет уж. Я сегодня планирую домой. А то там Варька у меня, конечно, умница, но иногда дура. Возраст такой, ничего не поделаешь…
— Надо, малыш, — тяжело уронил Саня, привычно бодяжа коктейль. — Пей. Расслабишься немного.
— Я не хочу расслабляться… И вообще… Я не понимаю…
— Чего ты не понимаешь, малыш? — Гном глянул на меня в зеркало, — вроде не производишь впечатления глупышки…
Черт… А вот это плохо! Очень плохо! Столько сил потрачено, получается, впустую!
— Если… Если опять вы планируете… Вы хотите… Ну…
Я беспомощно оглянулась на Саню, изо всех сил восстанавливая пошатнувшуюся репутацию, делая вид, что выискиваю слова, опять покраснела, и в этот раз вообще без напряга, вот что секс… то есть, стресс животворящий делает!
Но Саня мне вообще никак помогать не собирался, судя по всему. Сидел каменным истуканом, сверлил своими ледяными глазами.
— Хотим чего, малыш? — Голос Гном сделался бархатным таким, сладким-сладким… Словно не говорил, а касался… Языком… И к губам! Верней, к губам, да не к тем.
Мне стало не по себе в первую очередь от своей глупой реакции на его голос в сочетании с льдом взгляда его приятеля.
Они на меня одновременно очень страшно действовали: разрушали до основания, делали реально слабой и глупой.
И губы пересохли совсем не понарошку.
— Хотите… Продолжить… — последнее слово я практически прошептала, опустив взгляд, как и положено хорошей смущающейся девочке… Но в реале мне просто тяжело было выносить эту мгновенно сгустившуюся в машине атмосферу секса. Чтоб меня!
Не могла, называется, дождаться, пока приедем! На свежем-то воздухе все легче… Просто развернулась бы и сбежала. Прямо кинулись бы они меня догонять, как же!
А сейчас, в замкнутом пространстве машины невероятно тяжело стало. И дышать, и говорить, и думать…
Замученная собственными переживаниями, я упустила момент, когда Саня убрал стакан с коктейлем в бар и легко скользнул по сиденью, взял за подбородок, заставляя смотреть на себя.
Я тупо уставилась в его льдистые глаза и с ужасом увидела, как лед ломается. Прямо в реальном времени… Завораживающее, жуткое зрелище…
Надо что-то сказать! Надо как-то это прекратить!
— Я не…
Саня не дал договорить, наклонился и закрыл мне рот своими сухими голодными губами.
И я задохнулась непроизнесенными словами, замерла в его руках, словно мартышка в объятиях удава.
Удивительно, он не принуждал, даже не держал, сначала по крайней мере, только за подбородок жесткими пальцами… А я шевельнуться не могла при всем желании.
— Саня, бля! — раздался где-то далеко, словно в другом измерении, раздосадованный голос Гнома.
Я даже не могла думать о причинах его досады, я вообще думать не могла, не была на это способна. Саня своим внезапным нападением отключил мозги.
Я ощутила, как по телу бежит сладкая развратная волна — непременная составляющая нашего с ними безумия на троих, и не сумела с нею справиться.
Саня целовал меня, жадно и жестоко, прикусывая губы, не позволяя ни малейшего проблеска инициативы, а я только умирала от невозможного удовольствия и ужасного осознания развратности своей натуры… Мне нравилось это!
Нравилось, что не спрашивает, что просто берет все, что хочет. И что Гном смотрит, рычит с досады, не имея возможности присоединиться, и это означает только то, что он сполна потом свое возьмет… Все это тоже нравилось!
Не выдержав, я застонала в губы Сане, ухватилась за его плечи, понимая, что еще немного, и с ума сойду, лопну от жадности и желания продолжить! Прямо тут! Прямо сейчас!
И Саня, отмерев, тут же обнял меня, повалил на сиденье спиной, распиная под своим каменным телом, не позволяя шевельнуться…
Я лишь ногами его обняла, притягивая ближе, умирая от жажды, которую он утолял, неистово и грубо целуя в губы, спускаясь к шее, дергая рубашку на груди…
— Саня, сука! — бесновался Гном, давя на газ со всей дури и тут же тормозя, потому что Москва, пусть и вечерняя — это вам не гоночный трек, — гад хитрожопый! Прекрати! Сам говорил… Сука!
От бешеных скачков машины из-за темпераметного Гнома нас мотало по салону, но Саня меня фиксировал жестко, не позволяя ерзать и ударяться.
Он настолько увлекся, что вообще, судя по всему, не слышал затейливый мат приятеля, не обращал внимания на творящийся беспредел, который устроил на дороге Гном, ему было вообще плевать на весь мир вокруг.
И мне, кстати, тоже, особенно после того, как Саня добрался до груди и сладко лизнул болезненно сжавшиеся соски. Меня прострелило от этого такой волной удовольствия, что выгнулась в его руках, запрокидывая голову и кусая губы до боли, застонала…
И этот стон заставил бушующего из-за несправедливости Гнома заткнуться, наконец, втопить газ, выруливая с центральных улиц во дворы. Он гнал машину, скользя юзом на поворотах, распугивая вечерних бабушек и котов, и периодически бросал острые, маловменяемые взгляды на заднее сиденье…
Я ловила отблеск его темных глаз в зеркале заднего вида, читала в них жаркое обещание безумия, и сходила с ума в два раза сильнее: от того, что творил со мной Саня, и от того, что хотел сделать Гном…
Саня добрался до живота, задрал юбку, обнажая меня бесстыдно, остановился на мгновение, облизнулся так порочно, что я бы покраснела еще сильнее, если б могла, вот честно, и в этот момент нервы у Гнома, судя по всему, лопнули с треском.
Потому что он сделал крутой поворот и остановился.
Вымелся из машины, открыл дверь со стороны моей головы:
— Дай ее мне, скот! — рявнул негромко, но так страшно, что Саня разжал руки, позволив утащить меня спиной по сиденью ближе к Гному. Правда до конца не отпустил, придержал за ноги, раздвигая их шире.
— Малыш… Ты чего делаешь
