трепещет от переполняющего смущения и робости. Теряюсь. Руки дрожат так, что разливаю спирт на простыню. Вот же растяпа!
– Ой… Сейчас найду новое белье…
– Не надо, он быстро испарится, – хрипло отвечает Вова. Его глаза прикрыты, а шея напряжена.
Возвращаю руки на место. Пытаюсь размять мышцы, осторожно надавливая. Провожу пальцами, легонько растираю кожу. Слышу невнятно бормотание. Наверное, все делаю не так. Раздражаю его своей неопытностью.
– Тебе больно?! Неприятно? Извини… я совершенный профан в этом деле.
– Нет. Мне чертовски приятно, – выдыхает, заставляя меня покрыться испариной. Если ему хорошо, значит, я не настолько плоха… Но даже эта скромная похвала не позволяет мне расслабиться. Боюсь сделать что-то не так, создать неловкую ситуацию. Осторожно, как можно аккуратнее и нежнее, поглаживаю его, пытаюсь вспомнить, как делал это мой массажист. Не могу оторваться от точеных мышц, которые настолько идеальны, что кажутся нереальными.
Его дыхание тяжелое, хриплое. Кожа под моими пальцами все еще горит. Сомневаюсь, что спирт снижает температуру. И хотя мне не хочется терять контакт, отодвигаюсь и убираю руки.
– Все. Ложись на спину. Я слышала, что при сильном кашле не стоит долго лежать на животе.
– Ничего страшного.
– И все-таки. Можешь еще раз растереться спереди. Сам. – Боже, почему мне так стыдно говорить ему это? Рядом с Владимиром любая моя мысль приобретает какой-то двусмысленный подтекст. Но пациент не спешит переворачиваться, и только очередной приступ кашля заставляет его лечь набок, все так же спиной ко мне. Не хочет смотреть в мою сторону? Бред какой-то.
Тереблю браслет на руке. Не знаю как себя вести дальше. Уйти домой?
– Можно мне брусники?
– Да, конечно, – вскакиваю. – Сахар положить? Или мед? Может быть, имбиря? Погорячее или разбавить?
– Не надо ничего. Просто налей в чашку.
– Зря. В имбире много полезных веществ… – поворачиваюсь. Владимир сидит в странной позе, накрывшись теплым верблюжьим одеялом в несколько слоев. – Ты зачем закутался?! У тебя жар, не надо… Даже если озноб… дома тепло. Пусть кожа охладится немного, – тараторю. – Лучше простыней накройся, вот возьми! А это давай, я уберу в шкаф.
– Нет! – почти вырывает у меня плед.
– Не беспокойся, я уже видела твой торс и не упаду в обморок от удивления. Тебе даже не придется на мне жениться. У меня не такие традиционные ценности как у Игоря. – Сую ему чашку с брусникой и отворачиваюсь.
– Это я уже понял, – чеканит. Не понимаю перепадов его настроения. Только что все было нормально, а теперь он решил меня пристыдить. Ну что за человек? Я-то рискнула поверить, что инцидент исчерпан. Видно зря.
– Рада, что тебе стало лучше, раз ты вернулся к своей обычной манере общения.
Не отвечает. Молча осушает стакан и ложится. Спихивает с себя одеяло и отворачивается. Делает вид, что собирается спать.
Как же с ним сложно.
Приглушаю свет и возвращаюсь в кресло. Молчим. В конце концов, Вова перестает кашлять и, кажется, засыпает. Его дыхание выравнивается, и раз уж пациент больше не нуждается в моих услугах, решаю, наконец, вернуться домой. Может быть, я и осталась бы с ним, но меня мутит и жутко болит шея.
В дверях встречаю Татьяну Михайловну. Она смотрит на меня оценивающе и качает головой.
– Ну что же ты так долго? Гляди какая бледная. Надышалась микробами? К Амалии не ходи. И обработай руки, нос и горло.
Киваю. Не знаю, что еще на это ответить.
– Как Вова?
– Заснул. Температура стала чуть ниже, была высокая. Утром обещал позвонить врачу. Начал проявлять характер, значит, идет на поправку.
– Хорошо. Амалия уснула, симптомов простуды нет, слава Богу. Прежде чем лечь спать, обязательно поешь. Игорь сказал, что ты ничего не ела. Худая, гляди того, ветром сдует!
– Ела. Банан. И яблоко. И бруснику пила из термоса… – опускаю глаза.
– Этого мало. Тебя тоже с ложки покормить как Амалию?
– Не надо. Я сама справлюсь.
– В духовке тыква с кабачком. В холодильнике веганские спагетти с грибами.
При упоминании еды у меня сводит желудок, и кружится голова. Что-то я и правда переборщила с голодовкой.
– Спасибо… – хочется ее обнять. Она единственная, кто относится ко мне по-доброму. Но Татьяна – чужой человек и вряд ли поймет мое странное поведение. Поэтому я быстро иду на кухню и от души наедаюсь. Оказывается, мама Владимира очень вкусно готовит. А я – дурочка бестолковая.
Наевшись до отвала, залезаю под одеяло и не могу сомкнуть глаз. Всю оставшуюся ночь меня мучат навязчивые мысли и странные слезы, без причины текущие по щекам.
Владимир
Ушла. Откидываю покрывала, избавляюсь от штанов. Становится не так жарко. Чертов массаж! И зачем я только позволил ей себя касаться? Нужно было выгнать эту «медсестру». Уж лучше бы она снова вела себя вызывающе, бесила меня и держалась подальше! Но нет. Она то ангел, то настоящий демон во плоти, то сама невинность, то искушение, запретный плод. И я не знаю, что волнует меня больше: ее темная сторона или светлая. И у меня крышу рвет от этих крайностей. Егору бы очень не понравилось то, что опекун его дочери, человек, которому он доверял, думает не про то, что Лейла свалится с пневмонией из-за долгого контакта с заразой, а о ее нежных пальчиках. Ручках, которые снимают боль и ломоту в мышцах, успокаивают и раздражают одновременно. Заставляют самого себя презирать.
Хорошо, что в доме есть удобства. Иду под ледяной душ. Это лучшее средство от жара и от навязчивых мыслей. А думаю я о девчонке с самой первой встречи. Только мысли у меня из крайности в крайность. То придушить, то запереть на замок, то спрятать ото всех, то воспитать как следует, чтобы неповадно было… Но ведь она не виновата, что ее напоили… ей руководил вовсе не разум, а что-то другое. То, чего между нами не должно возникнуть. И если ей в силу возраста и небольшого жизненного опыта простительно делать опрометчивые поступки, то мне нельзя. Я взрослый мужик, который должен держать руки и прочие места при себе. Во всяком случае в отношении этой девушки.
Я дал слабину. Позволил ей слишком много, повелся на «поролон», как тупой подросток, у которого в башке вместо мозгов гормоны.
Душ отрезвляет, хотя после недавнего даже вода, текущая из лейки, ассоциируется у меня с Лейлой. Точнее, с ее мокрыми волосами, соблазнительными формами и отчаянным желанием чего-то запретного и невозможного.
После контрастного душа становится легче. Подкидываю пару бревен в печь и ложусь на диван. С утра будет лучше. Нужно было думать башкой. Но она последнее время занята чем-то другим, а
