— Надин, я идиот, признаю, — вдруг хватает меня за руки Артём. — Давай забудем обо всём и начнём заново? Кто бы и что тебе ни говорил, ты ведь знаешь меня лучше всех. А я знаю тебя. Тебе нужен кто-то, кто каждый день будет бросать тебе вызов, будет давать пищу твоему мозгу, кто будет восхищаться тем, как он работает, — Артём стучит пальцем по моему виску. — Я был дурак, когда разменял тебя на глупую девку и почти потерял!
Я отталкиваю его от себя.
— Артём, никакого "почти". Давай не будем идти на попятный. У нас скоро заседание суда.
И тут он сбрасывает на меня вторую бомбу.
— Я забрал заявление, — глядя мне в глаза, говорит Артём. — Я забрал заявление, — глядя мне в глаза, говорит Артём.
Глава двадцать шестая
Мы оба ждём, пока проснётся Тим. Со сна малыш не понимает, где находится, и кто это рядом с ним. Наконец, он бросается к отцу с криком: «Папа!»
Артём крепко его обнимает и покрывает поцелуями.
— До чего же ты вырос, Тимофей! — восклицает он. — Как ты загорел!
— Мы с дедушкой и бабАллой каждый день купались в море! Утром и вечером! — объясняет отцу Тим. — Она сказала, что в воде быстрее растёшь!
— Ух, а ты ещё и букву «ша» начал хорошо выговаривать! — Артём снова прижимает к себе сына. — А ну, скажи «шуршавчик»!
— Шуршавчик! — старательно произносит гордый Тимофей.
Артём поворачивается ко мне, как раньше, когда мы обменивались многозначительными взглядами, заметив новое достижение у сына. Только я не разделяю его восторга. Это не он каждый день старательно отрабатывал произношение у малыша. Не он поднимался ни свет ни заря, чтобы отвезти его в сад или поликлинику. Не он проводил бессонные ночи, замеряя ежечасно температуру и сражаясь с маленьким борцом, чтобы влить ему в рот микстуру или забрызгать заложенный нос солёной водой.
— Я сложу вещи Тимофея, и можешь забрать его к себе на выходные, — говорю я Артёму. — Ты помнишь, что ему можно и нельзя?
— Надин, — пытается оскорбиться Артём, но я просто развожу руками и иду к шкафу.
Когда они уходят, я вспоминаю, наконец, что до сих пор не перевела телефон из авиарежима в обычный. На меня сыплются сообщения — от мамы, от Аньки, от Максима. Я быстренько строчу маме с подругой, что всё хорошо, я дома; читаю, что написал наш профессор.
Он спрашивает, всё ли в порядке и уточняет, веду ли я в Тимофея в детский сад в понедельник, потому что хочет встретиться и поговорить со мной. Я отвечаю, что Тима забрал на выходные Артём и я сейчас дома одна.
Вскоре стучится Макс, держа в руках стаканы с кофе. Открываю дверь, и он входит, тут же начиная извиняться, что по приезде домой свалился, нечаянно уснул и поэтому не написал сразу.
— Всё хорошо? — спрашивает он. Видно, что хочет, но не решается уточнить, что было между нами с Артёмом. А я слишком устала, чтобы думать сейчас о новой напасти. Машу рукой и говорю, что разберусь со всем позже.
Мы садимся на кухне, разбираем свои напитки, я достаю мамин гостинец — её фирменный вишнёвый пирог и отрезаю нам по большому куску. Едим молча, каждый думает о своём.
— Надя, — наконец, поднимает на меня глаза Максим. — Я, эээ… должен кое-что тебе рассказать…
Я тут же его прерываю:
— Макс, всё в порядке, если у тебя нет покинутых внебрачных детей и ты не в розыске за ограбление дома престарелых!
Он невесело улыбается.
— Нет, дело в другом. — Максим поглаживает бороду, собираясь с мыслями. — Ты ведь знаешь, что я был женат? Давно, ещё в прошлой жизни, у меня была жена, Юля.
Я молчу, ощущая каждой клеточкой, что мне не понравится этот рассказ.
— С Юлей нас познакомили общие знакомые. Мы оба из МГУ, я — с философского факультета, она — с медицинского. В то время я уже защитил кандидатскую диссертацию, преподавал, считал себя самым умным в мире. Юля оканчивала последний курс учёбы и готовилась поступать в ординатуру. Мы оба были очень амбициозны, одинаково иронично, как нам тогда казалось смотрели на мир и сразу понравились друг другу.
— Я начал ухаживать за ней, пытался удивить своей эрудицией, придумывал какие-то необычные свидания. Мы очень быстро съехались. У неё была своя «однушка» возле университета, подарок папы с мамой. Через полгода поженились. Если помнишь, Аня с Сашей и родители приезжали ко мне на роспись.
— Сначала всё было хорошо. То немногое свободное время, что у нас было, мы старались проводить друг с другом. Подшучивали, кто больше устал и у кого сильнее стресс. Я тогда начал писать свою докторскую работу, иногда на месяц-другой вылетал в Европу, поработать в тамошних библиотеках. Юля училась в ординатуре, считалась блестящим специалистом. У неё были шикарные перспективы. Мы решили, что подождём с детьми, пока у обоих так хорошо развиваются карьеры. — Макс кладёт локти на стол и запускает в волосы пятерню.
— Так прошло два года. Я защитился. Диссертационный совет решил единогласно, что моя работа достойна звания, и я стал доктором наук. В университете все поздравляли меня, зарубежные коллеги присылали приглашения на работу, одно другого заманчивее. Я чувствовал себя на вершине мира. Меня распирала гордость, я купался в чужом восхищении. — Максим шумно вздыхает, поворачивается в сторону и долго смотрит на нашу с Тимом картину.
— Единственное, что начало раздражать, — это вечная занятость жены. Она уже заканчивала ординатуру и одновременно с этим готовилась к поступлению в аспирантуру. Конечно, Юля была счастлива за меня, страшно гордилась. Но после суточных смен ей хотелось одного — спать. А когда она бодрствовала, то штудировала учебники. Мне казалось, что её занятия и стремления — ничто на фоне моего великолепия. Иногда я срывался и орал, что ей важнее карьера, чем муж. Намекал, как ей повезло и как на её месте хочет оказаться каждая женщина. — Максим снова смотрит на картину, закусив губу. — Я внушил себе, что она назло мне берёт всё новые смены. Меня бесила её вечная усталость, я хотел, чтобы она взяла перерыв или даже бросила затею с аспирантурой. Стыдно сказать, я начал склонять её скорее завести ребёнка. Думал, ей точно будет не до учёбы, вот тогда она наконец-то будет дома. Но Юля не сдавалась, просила меня потерпеть ещё немного. Говорила, что ещё два года, она тоже защитит кандидатскую и сможет, наконец, полностью посвятить себя мне и ребёнку.
— Вот тогда я и пошёл искать недостающей, как мне казалось, ласки на сторону. В университете к моим услугам была целая толпа восхищённых девушек. Я не особо парился, выбирая, с кем из студенток переспать. Главное, что она называла бы меня «профессором» и смотрела снизу вверх.
— Сначала я снимал номер в гостинице или делал это в машине. Однажды напился и привёл девушку в нашу квартиру, пока жена была на очередном дежурстве. — Максим закрывает лицо руками и продолжает рассказывать так. — Юля сразу поняла, что в доме была чужая женщина. Она плакала и спрашивала, зачем я так поступаю, а я только орал в ответ, что мне надоело её вечное отсутствие. Когда она ушла в ванную, я лежал на кровати и переписывался с новой студенткой. Потом понял, что Юли нет слишком долго. Начал стучаться в дверь, ломиться… — Макс начинает вытирать глаза. — После нервного срыва и попытки... В общем, Юлю положили в психиатрическое отделение. Её родители подключили все свои связи, чтобы это не попало в личное дело, иначе о карьере нейрохирурга можно было забыть.
— Максим, — говорю я пересохшим ртом.
— Надя, — выдыхает он. — Я клянусь тебе, я стал лучше с тех пор! Я вынес урок! — Макс накрывает мою руку своей.
Но я убираю ладонь.
Глава двадцать седьмая
Максим
Меня всегда занимал парадокс человеческой памяти. Сколько раз бывал я уверен, что события развивались именно так, как помнил? Находил среди воспоминаний чёткие подтверждения, несомненные доказательства? А потом появлялись внешние улики, указывающие, что память извратила правду, изменила, подогнала её под моё удобство. А что-то и вовсе выкинула, решив не загружать мой ум излишними подробностями, сгладила неровности, успокоила совесть.
