как чует сердце, еще случится…
Ноги ступают по коридорам, а я всячески отгоняю мысли, не хочу рассуждать, не хочу думать и самое главное – пока не могу принять дилемму и ответить для себя на вопрос:
готова ли я сказать Димитрию, что маленькая мышка, отобранная биг боссом в референты, является подсадной уткой, которая должна вынюхивать планы бизнесмена и докладывать о них местному руководству.
Не снесет ли Кац гонцу, принесшему дурные вести, голову, и поверит ли вообще?!
Кто я?!
Девчонка, которую выбрали за знание языка, неподходящая, но я четко для себя понимаю, что стучать на Димитрия не буду, а если меня Петрович припрет к стенке…
Вот тогда и решу, что буду делать.
Открываю дверь, захожу в кабинет, где ютились мы с девочками, подхожу к столу, провожу пальцами по своей чашке.
Взгляд цепляет брелок. Играю с симпатичной мордашкой веселого мультяшки, которого когда-то подарил мне Паша…
Мой друг уехал воплощать нашу мечту в жизнь, а я осталась...
Дергаю гномика за желтые торчащие во все стороны космы, а перед глазами светлое лицо моего парня.
– Вот, Катька, лови! Какие глазюки выпученные у гнома, прямо как у меня! Будет тебе настроение поднимать!
И опять меня тянет поплакать. Пашка мне остался другом, теплым воспоминанием. Резко сажусь на свое место и выхватываю из кармана телефон.
Жму на нужный контакт и жду.
– Морковка, привет! – радостный голос и старое прозвище, прилепившееся из-за косы, заставляет улыбнуться.
– Привет, Долговязый… как дела?
– Нормалек, Москву покоряем, только эта гадина не дается, но где наша не пропадала, да, Катька?!
Настроение светлеет. Все-таки я привыкла к этому безалаберному типу с его шуточками.
– Да, Николаев, прорвемся, – мой ответ пропадает в резком гуле, и я понимаю по громким битам неприятной электронной музыки, что, кажется, Павел где-то в клубе.
– Кать, я тут подработку взял, я тебе потом напишу, ладно, Морковка?! Не вешай нос, прорвемся! – кричит в трубку Паша и я, не желая отвлекать друга, быстро прощаюсь.
Кручусь на своем старом кресле, отмечая его жесткость. Так, наверное, и в жизни. Все действительно познается в сравнении. Раньше меня устраивало мое местечко, а сейчас я понимаю, что просто замкнулась в своем маленьком гнезде, не желая вылупляться из скорлупки, отгородилась ото всех.
И я бы и дальше оставалась в своей броне, если бы Димитрий Кац своим повелительным голосом не приказал бы мне явиться перед зеленые очи свои.
Беру один из ящиков, которые для лишней документации отведены, и начинаю собирать свой скарб.
Сердце сжимается и кажется, что я сейчас со своей жизнью прощаюсь. Со всем, что для меня дорого, что ценно. Со всем тем, что составляет частичку меня.
Димитрий…
Он уже переворачивает мою жизнь.
Резко захлопываю коробку, беру верхнюю одежду и покидаю кабинет.
I’ll think about it tomorrow – как говорила Скарлет.
Завтра… я подумаю об этом всем завтра…
Музыкальная тема главы
Вивальди – “Времена года”
Соло для Скрипки
Дорога до дома не занимает много времени. Подхожу к остановке, давно изучила распорядок транспорта, и через минут пять желтый автобус со скрипом раскрывает передо мной дверцы, и я взбираюсь на неудобную, грязную ступеньку, прохожу в самый конец полупустого транспорта, располагаюсь у окна.
Наблюдаю за улицами родного городка, за природой и деревьями, готовящимися зацвести, покрыться зеленью и привнести в наш холодный край тепло, в котором я так нуждаюсь.
Сжимаю холодными пальцами коробку и улыбаюсь. Внутри играет мелодия, она заворачивается вихрем и уносит все тревоги.
Неуклюже выхожу на ближайшей к дому остановке и прохожусь немного пешком, вдыхаю чистый холодный воздух родного края.
Все говорят, что у нас в Сибири воздух сладкий, не такой, как в больших городах, где все загазованно, но мне сравнивать не с чем.
Разве что с хрустальным ветром Алтая… Вот там и вправду дышишь и ощущаешь сладость...
Мы еще в школе ездили с ребятами в лагерь, и это лето я запомнила как одно из самых счастливых в моей жизни.
Там, на склоне горы, Пашка, нарвав ромашек, посмотрел мне в глаза с высоты своего роста и, покраснев, сказал:
– Кать, ты самая красивая девчонка, которую я когда-либо видел…
Мой звонкий смех разлетелся колокольчиком по округе.
– Николаев, прекрати!
– Я правду говорю, не могу в толк взять, почему ты не хочешь видеть, как пацаны за тобой шеи сворачивают?!
Хохочу еще громче и отвечаю:
– А ты?! Ты тоже?!
– Мне давно крышу снесло, Морковка с длинной косой, только я тебе друг… не более…
Воспоминания наводят грусть и тоску. Павел теперь в Москве, а я здесь. И жизнь моя совсем не та, о которой я мечтала.
Обхожу грязную рытвину, которую лет сто местное ЖКХ обещает починить, и подхожу к скромной коробке-хрущовке, где на последнем пятом этаже расположена наша двушка.
Бросаю взгляд на скамейку у подъезда, все еще пустующую, улыбаюсь, вспоминая, что совсем скоро местные бабульки-кгбшницы займут свои посты наблюдения за порядком по периметру, так сказать.
Преодолеваю лестничный пролет, и отложив коробку на бело-коричневую отбитую плитку, принимаюсь копаться в своей сумке в поисках брелока. На удивление быстро справившись с задачей, я поворачиваю ключ в замке, отталкиваю темную дверь, изнутри обитую потрескавшейся темно-коричневой кожей.
Нащупываю у входа выключатель. Крохотный плафон на потолке загорается теплым желтым светом.
Пустая квартира встречает меня родным запахом.
Затаскиваю коробку и захлопываю за собой дверь, скидываю верхнюю одежду, снимаю обувь и ныряю в свои уютные тапки. Захожу в ванную, умываюсь. Долго мою лицо холодной водой и в какой-то момент щеки начинает колоть, а взглянув в зеркало, я понимаю, что лицо у меня мокрое не только от воды, я плачу...
Вытираюсь хрустящим полосатым полотенцем, оставшимся в наследие еще с советских времен, и прохожу в гостиную, забираюсь на диван с цветастой накидкой, подбираю ноги и утыкаюсь подбородком в колени.
Рассматриваю старый сервант, на котором стоят фотографии.
На них мы с мамой улыбаемся и дурачимся, есть и голенькое фото годовалого крепыша.
Федька всегда был крупным. Так как мама у нас была миниатюрной, и я статью пошла в нее, то понимаю, что Федор унаследовал отцовскую мощь.
В доме нет ни одной фотографии моего отца, я просто знаю, что не в кого больше братишке быть таким богатырем.
Мысли об этом неприятно колют. Казалось бы, сколько таких брошенных, разведенных семей, не мы
