— Да. Главное, чтобы твой пупсик за это время не откинул кони. Развлеки его, пусть не спит.
— Он не мой! — говорю возмущенно.
— Ага. Конечно.
С той стороны окна тихо скребётся Громов. Вздохнув, широко распахиваю дверь. Салон машины Саввы выглядит как загон для свиней. Грязный и воняет так же.
Аккуратно пододвигаю Матвея и сажусь рядом. Он выглядит бледным и осунувшимся, старается улыбаться, но выходит криво.
— Где твоя машина? — спрашивает.
— Хотел бы испачкать её? Всё ещё в ремонте.
— Я оплачу химчистку.
— Забудь.
Отмахиваюсь. Отворачиваюсь в сторону окна и складываю на груди руки. Ногой отбиваю быстрый нервный ритм, стараясь игнорировать не совсем ровное дыхание Громова.
— Лера… — зовёт сипло и как-то надломленно. — Не злись.
— Ты ведь этого и добивался? — шиплю на Мота. — Идиот.
— Понравилось? — улыбается как пьяный, а глаза больные-больные. — Ты такая прелесть. Такая хорошенькая.
Внезапно Матвей подаётся вперёд и без предупреждения устраивает голову на моих коленях. Здоровой рукой сжимает вывихнутое плечо и сквозь сжатые зубы стонет. Вжимаюсь спиной в сиденье, боясь пошевелиться.
— Что ты делаешь?
— Погладь, пожалуйста, Лера. У тебя такие тёплые руки…
Медлю несколько секунд. Несмело касаюсь бритого затылка.
Колючий.
Чем он только думал?
Аккуратно, почти невесомо глажу макушку Громова. Боюсь сделать хуже… но и не касаться не могу. Сердце тарабанит, оглушая и выдавая меня с головой. И я вдруг боюсь, что Громов тоже слышит его учащённый стук.
Матвей шумно выдыхает, прикрывая глаза.
— Сильно болит?
— Уже почти нет.
Глава 19
— Эй, не спи. Тебе нужно быть в сознании, — бормочу, опуская голову ниже.
Волосы падают на лицо Громова, и его ресницы мелко вздрагивают. Он выглядит таким несчастным.
— Ты пахнешь как рай, — шепчет пересохшими губами.
— Боже мой. У тебя и в самом деле сотрясение, раз ты несёшь такой слащавый бред, — шепчу потрясённо.
Мои пальцы замирают на его затылке, а по телу несётся нервная дрожь. Медленно перемещаю их на лоб, чтобы удостовериться, нет ли жара. Вдруг уже бред начался?
Где там носит Савву и Таю? Времени с момента, как мы сели в машину, прошло не больше двух минут, но тянутся они как вечность. Что делать, если Матвей надумал уснуть? Этого категорически нельзя допустить, но я, чёрт возьми, не знаю, как облегчить его состояние. Поэтому остаётся только болтать и гладить. Не касаться не могу. Магнитом тянет и пожалеть хочется. Хоть как-то помочь.
— Что у тебя за духи? — не унимается Матвей и открывает глаза, когда я пытаюсь оттянуть ему веко и заглянуть внутрь. — Я почувствовал их на треке, когда ещё даже не увидел тебя.
Сердце делает кульбит и ухает в низ живота, как раз напротив головы Матвея. Начинает стучать часто-часто, громко-громко.
Мы так близко.
Я нависаю над ним сверху, почти касаясь носом его нос. Внимательно разглядываю бледное с грязевыми потёками лицо парня и ласково провожу ладонью по колючим щекам. Смахиваю грязь и вытираю руку о собственные джинсы. Губы Матвея призывно приоткрываются, и до моих долетает тёплое чужое дыхание.
— Это шампунь, — произношу, чуть помедлив и смутившись.
— Не меняй его.
Не успеваю ответить, как двери машины распахиваются. Резко выпрямляюсь. На передние сиденья синхронно падают взъерошенный брат и моя надувшая губы подруга. Тая складывает руки на груди, застывает каменным изваянием. Явно обижена на весь мир за то, что её выдернули из загребущих рук Клима, которому она в принципе не прочь была сдаться.
— Наконец-то! — выдыхаю, не обращая внимания на повисшее в воздухе напряжение. Эти двое явно поругались. — Поехали.
— Живой? — обернувшись, не особо дружелюбно интересуется Савва.
Брат оценивающе сканирует взглядом постанывающего Громова и сам морщится как от боли.
— Хочу сдохнуть, но твоя сестра не даёт. Просит задержаться.
Теперь мне хочется вместо ласкового поглаживания дать Громову оплеуху. Что он несёт?
— Матвей, ты реально меня пугаешь, — признаюсь честно.
— Не бойся, Коротышка. Не первый раз в такой заварушке, — он ещё и подмигивать умудряется, или это уже нервный тик начинается?
Благо Савва никак не комментирует реплику Матвея. Заводит машину и велит Тае пристегнуться. Предупреждает, что будет стараться ехать как можно аккуратнее, чтобы не причинить Громову большего вреда, но ямы на дорогах никто не отменял.
— К отцу гоним? — спрашивает на подъезде к городу.
— Естественно! В травму, не в твою же стоматологию.
— Ну, может, к матери его отвезти, тут ближе.
— Ага и сделать вагинальное УЗИ! Думай башкой, чего болтаешь. Или тебя тоже задело? Что-то не помню, чтобы ты головой бился в последние два часа.
Савва молча потирает щёку, и я вижу в зеркало заднего вида, как брат бросает взгляд на Таю. Та-а-ак….
— Приехали.
Тормозит около въезда на территорию больницы. Дорогу дальше перекрывает шлагбаум. Савва выпрыгивает из машины и подходит к охраннику, что-то объясняет, активно жестикулируя и показывая на нас.
— Чуть-чуть осталось. Держись, — прошу тихо у Громова.
Матвей последние минуты стонет слишком громко, уже почти не сдерживаясь. На его лбу выступили крупные капельки пота. Стираю их, не удержавшись, прикасаюсь к мягким полноватым губам парня. Кончики пальцев жалит словно тысячей пчёл, потому что внезапно я чувствую на них мягкий, почти невесомый поцелуй.
Отдёргиваю руку.
Упираюсь взглядом в затылок Таи и боюсь перевести его на Матвея. Что это сейчас было?
— Чувак в будке говорит дальше самим тащиться, — в приоткрытое окно заглядывает Савва. — Машины посторонние не пускают. Но наш клиент, — указывает на Мота, — не дойдёт.
— Сделай что-нибудь. Позвони отцу, например!
— Точно! Надеюсь, нам повезёт, и он не в операционной.
Спустя, как мне кажется, бесконечное количество времени мы наконец заходим в приемный покой, где нас уже ожидают. Матвея сразу кладут на каталку и без лишних вопросов увозят на рентген.
А я остаюсь стоять в полупустом больничном коридоре, обхватив себя за плечи, и смотрю вслед врачам и Громову до тех пор, пока за ними не закрываются двери кабинета.
Устало приваливаюсь спиной к стене и пытаюсь перевести дух. Устала дико, даже колени подкашиваются. Видимо, сказывается напряжение последних часов. На плохо слушающихся ногах добредаю до кушетки для посетителей и опускаюсь на неё. Прячу лицо в ладонях и делаю глубокий вдох. Сердце колотится на износ, словно я только что взбежала на десятый этаж и наконец выдохлась.
Брат предлагает остаться со мной, но я, заверив, что всё в порядке, спроваживаю его отвезти Таю домой. Хочу побыть одна. Мне нужно. Такой стресс.
Отпускает не сразу. Я знаю пару дыхательных практик, показывали на растяжке, куда я хожу дважды в неделю. Выполняю их. И просто жду. Не уеду из больницы без каких-либо новостей от Громова. Дома спать не смогу, если ничего не узнаю. Вдруг у него что-то серьёзнее вывиха плеча и сотрясения, и мы сделали только хуже, решившись на транспортировку?
Через какое-то время, когда я наконец вновь могу твердо стоять на ногах, нахожу женский туалет и тщательно мою руки. Из зеркала на меня смотрит незнакомка. Я уже и забыла, что сегодня не в своем привычном образе. Волосы прямыми сосульками безжизненно висят около бледного лица. На губах особенно ярко сейчас смотрится сливового цвета помада, перетягивая на себя внимание от непривычно больших с влажным блеском карих глаз.
Оторвав кусочек туалетной бумаги, пытаюсь стереть помаду. Она внезапно меня раздражает. Губы начинают чесаться и пощипывать. Или это выходит оттого, что я слишком интенсивно их тру. До какого-то маниакального тика.
Вздохнув, выбрасываю бумагу.
Возвращаюсь в коридор и нахожу кофейный аппарат, а рядом кулер с водой. Кофеин — это последнее, что я сейчас хочу. Поэтому ограничиваюсь стаканом воды.
