всхлипа, ни шороха. Гробовое молчание, возбуждающее больше, чем открытое приглашение. Я прижимаюсь горячим лбом к прохладной стене и издаю глухой вздох. Сколько еще времени пройдет до той минуты, когда меня не смогут удержать собственные чувства? Неделя? Две? Может, месяц? Неужели снова придется предать Ким, только на этот раз сухим молчанием? И мне бы вернуться и лечь на диван, хотя бы сейчас сдержать свое обещание и оставить ее в покое… Пальцы судорожно сжимаются в кулак, но прежде, чем они снова расслабились, дверь бесшумно отворилась.
Кимберли резко дергается, остановившись в безмерном шагании по комнате, и затаив дыхание, стала наблюдать за тем, как медленно отворяется дверь и на фоне тусклого света, мерцающего в коридоре, в проеме возникаю я.
Стоя в длинной ночной рубашке, словно далёкая чистая мечта, — ее кудри завораживающе рассыпаются по плечам, — она смотрит на меня, затаив дыхание. Голос внутри моей головы говорит мне: она ждала, знала, что я приду.
Я осторожно закрываю дверь и поворачиваю ключ, нарушив тишину щелчком язычка в замке, медленно прохожу вперёд, ступая осторожно, словно меня помимо воли втягивают в липкую паутину. Хотя почему словно? Только втягиваю в эту паутину я себя сам. Может быть, я хотел бы этого избежать, выбраться из нее невредимым, но не могу, нет больше сил.
— А я-то надеялся, что когда-то мы отпустим всю боль и потери прошлого. Но видимо пришло время раскрыть всё, как было на самом деле, не так ли?
Эта невозможная тишина и её молчание сотрясает воздух сильнее, чем любой другой звук.
— Давай, Ким, — мой голос душит меня. — Скажи уже это. Скажи всё, как есть. Кто я для тебя. Предатель.
Кимберли делает глубокий вдох, запинаясь на полпути. Ее глаза мечутся в агонии, она порывисто делает шаг в сторону, вздрогнув, а затем падает в кресло, по локоть запустив руки в волосы. Спина её судорожно подрагивает, чуть сгорбившись над столом, Кимберли делает рваный вдох пытаясь успокоиться, и когда она снова говорит, ее голос звучит отстраненно.
— Когда ты… Украл Оливию из приюта и тебя из-за этого схватили, — Ким высвобождает руки и поворачивается, глядя мне в глаза. — Ты сказал, что тебя вскоре выпустили. Телефон они тебе тоже вернули?
— Вернули, — низко отвечаю я. Мой голос словно режет меня. Кимберли кусает губу.
— Но ты так и не позвонил мне. Ни разу. Пока я сходила с ума, оббивала порог твоего дома…
— Да, не позвонил, — заглушенно подтверждаю я.
— Почему?
— Потому что я…
— Ну?
— Потому что я… — я смотрю на нее с отчаянием. — Ким, умоляю, не заставляй меня это озвучивать.
— Тогда позволь скажу я. Ты ведь видел все мои сообщения, звонки?..
— Да.
— То есть, ты всё решил ещё до того, как увидел те фотографии и липовое свидетельство о моем браке, — она озвучивает ту правду, от которой я столько времени убегал, прикрываясь, чем угодно. Но оправдывайся и убегай сколько хочешь, но однажды правда настигнет тебя и прихлопнет, как кнут таракана.
— Да, Ким, — я беспомощно выдыхаю.
— А как же история о том, как ты приходил к моему дому в надежде поговорить…
Я цепляюсь за это как за последнюю ниточку, наверняка, выглядя уж совсем жалко:
— Я правда приходил к тебе.
Оправдание так себе, знаю. Ким молчит. Я осторожно подхожу и сажусь перед ней на колени, расставив руки на подлокотники стула по обеим сторонам.
— Ким. Я могу хоть сейчас поклясться тебе, что не брошу тебя, но это только слова, я понимаю.
— Тогда ты тоже так говорил.
Я горестно выдыхаю и качаю головой, понимая, что это оправдание скорее всего так себе:
— Ким, когда-то мне пришлось сделать этот выбор между тобой и Оливией. Но когда я увидел тебя вместе со Стэном и твою подпись на свидетельстве о браке, я пытался успокоить себя тем, что не ошибся…
Губы Ким трогает сухая усмешка:
— Но ты же поверил в эту ложь сразу, правда? Или же тыхотелверить в то, что видишь. А я ведь не поверила. Когда папа сказал, что ты отказался от меня… Я не верила. Я до последнего не верила. Даже получив этому подтверждение, — твое сухое молчание и подпись на документе, я ни на секунду не сомневалась в том, что тебя заставили, иначе никак. Но потом я узнала, что беременна, меня отправили на аборт и я побежала к тебе… Случилосьэто, и всё встало на свои места. Тогда я поняла, что правда куда более прозаична, чем это хочет видеть маленький безмозглый романтик, сидящий внутри меня. Я поняла, что тебя и вправду больше нет рядом, ни физически, ни духовно. Ты не придешь мне на помощь, не вырвешь меня из лап этих двоих монстров, для которых нет ничего святого. Я говорила им, что беременна, кричала, чтобы не трогали… — к концу ее голос чуть срывается, Кимберли берет паузу и делает рваный вдох, успокаиваясь. — Они меня не услышали. И бросили меня ночью в переулке, избитую и изнасилованную… И никому не нужную.
Я стою перед ней на коленях, чуть приближаюсь и осторожно беру ладонь Ким, сжимая её в своих руках.
— Ким… Кимберли, — с горечью выдыхаю я, с болью шепча ей в глаза. — Прости меня, если сможешь.
— А дело ведь даже не в этом, Кейн.
А в чем? — возникает на уме вопрос, но кажется, я сразу нахожу ответ. Мои губы разъезжаются в кривой, полной грустного понимания улыбке.
— Ты боишься, что я снова брошу тебя. Что я снова это сделаю. Боишься… Что я пообещаю, а потом уйду в закат?
Кимберли болезненно прикрывает глаза и отворачивается, сделав небольшой вдох, ее ладонь тихо выскальзывает из моих рук. Я понимаю, что прав, и ее молчание говорит мне об этом лучше, чем любые слова. Меня ломает от того, что я вновь делаю ей больно. Я внимательно на нее смотрю.
— Какие у тебя сейчас отношения с родителями? — мой голос звучит так отстраненно, он словно чужой, но в то же время мой собственный.
— С папой я помирилась. Мама… Раскаялась и всё поняла.
Тишина. Это самая тяжёлая и болезненная тишина между нами.
— Ким, — я вновь осторожно беру ее ладонь и целую её, крепко сжимая в обеих своих, и Кимберли возвращает ко мне полный осторожности взгляд. — Я понимаю, что много чего сделал неправильно. Я могу списать всё это на юность и неопытность, но понимаю, что это так глупо. Твой отец… Он сказал мне, что если я попытаюсь
