жил. Не там, не с теми, ни о чём. Ничего не достиг.
— Неправда, Артём! Ты на сто процентов состоялся в школе! Тебя безмерно уважают подчинённые, хотя ты работаешь недавно. Дети обожают тебя! У них все разговоры только о тебе! Ты для них идеал. Ты им очень-очень нужен, Артём! У нас так мало педагогов-мужчин!
Катя так горячо говорила, что захотела пить. Выпила стакан воды.
— Пить хочешь, Артём?
— Да. Из твоего стакана.
Она опять помогла ему чуть приподняться и попить. Поставила стакан на тумбочку, продолжила свою речь:
— Везде женское воспитание: в семье, в садике, в школе… На дополнительных занятиях. Но ведь мы растим не только женщин, но и мужчин! А растить и воспитывать мужчин должны мужчины, своим примером!
— Они обожают меня, потому что плохо знают! — горячо возразил Артём. — Каким примером, Катя? Чему может научить размазня, тупой самовлюблённый баран и детоубийца?!
— Артём! Не говори так! — Катя сильнее стиснула его руку, и он вдруг тоже сжал её руку в ответ.
Отчаянно вглядываясь в её глаза, зашептал:
— Катя! Пожалуйста, соври, что простила меня! Прошу тебя, Катя! Соври, Катя! Скажи, что простила меня!
Он повторял одну и ту же фразу, а голос его становился всё громче. Катя увидела, как из уголка его глаза быстро вытекла слеза. Рука, сжимающая её руку, дрожала.
— Катя! Катя! Не уходи! Не оставляй меня!
Она быстро нажала кнопку возле его кровати, и через пять минут Артём уже опять спал, на этот раз после укола с успокоительным. Он спал, но продолжал сжимать руку Кати.
Артём проснулся глубокой ночью. Он понял это, не глядя на часы. В палате горел нижний свет.
Катя была здесь. Ему не приснилось то, как она держала его за руку, и они разговаривали! Разговаривали, почти как раньше. Катя не убегала и не отталкивала его.
Значит, это всё правда!
Сейчас Катя спала на кушетке в углу палаты, укрывшись простыней.
Она второй день с ним… Она не оставляет его.
Так. Нужно попытаться самому уже добраться кое-куда. Не вечно же Катя будет водить его!
Он осторожно сел. Бок под рёбрами болел, но терпимо. Главное, не делать резких движений. Немного посидел и осторожно встал, держась рукой за прикроватную тумбочку.
Он не знал, что Катя не спит, а просто лежит, наблюдая за ним из-под ресниц и находясь в состоянии боевой готовности. Если что, она сразу кинется на помощь. Но если может сам, лучше пусть делает всё сам.
Катя выспалась вечером, пока Артём спал после успокоительного. Потом сходила в душ, немного почитала. Подумав, что Артём проспит до утра, решила прилечь.
Она лежала минут пять, когда он проснулся.
Артём, преодолев небольшое головокружение, дошёл-таки до цели. Потом он умылся холодной водой, почистил зубы заботливо приготовленными Катей пастой и новой щеткой. Посмотрел в зеркало. Мда. Красавец, конечно. И не возразишь. Лохматый. Не брился двое суток. Сам зеленоватый, под глазами чернота. Хорошо, что Катя спит, не видит его. Хотя уже успела насмотреться, наверно.
Он дошёл до своей кровати, взял одеяло и направился к кушетке. Почему Катя спит под простыней? Холодно же! В палате поселиться смогла, а одеяло не попросила для себя!
Укрыв Катю, наконец, улёгся сам. Устал. Но уже меньше, чем днём. Всё нормально. У него фамильное крепкое здоровье. На нём всё заживает, как на собаке.
Дождавшись, когда он ляжет, Катя тут же встала, прихватив одеяло, подошла к кровати и устроилась рядом с Артёмом, укрыв их обоих. Ей хотелось обнять Артёма, но пока нельзя. Положила тёплую ладонь на его плечо.
— Не помешаю?
— Конечно, нет! — тут же отозвался он, улыбаясь, как подросток в пубертатном периоде. — Не вздумай уйти! И вообще, надо было сразу здесь лечь, а не на кушетке.
Он высвободил левую руку и осторожно обнял Катю, притянув её голову на своё плечо.
— Прости меня, Катя!
— Не начинай, Суворов! Мы уже всё обсудили. Тема закрыта. Я не хочу, чтобы тебе опять воткнули успокоительное, и ты спал! Хочу вот так лежать с тобой и разговаривать. Но только не о прошлом, хватит!
Она коснулась кончиками пальцев его щеки и подбородка.
— Колючий, как тот кактус, который Нина Андреевна провокационно установила на окне моего кабинета, — улыбнулся Артём.
— Мне нравится. Я люблю кактусы. Но дома не развожу их. Говорят, в девках останешься, если кактусы разводишь.
— А ты не хочешь в девках оставаться?
— Нет, конечно! У меня в шкафу до сих пор лежит самая мещанская и пошлая коробочка с двумя кольцами, ждёт своего часа.
— Катя! — выдохнул он, а она тут же приподнялась, обхватила его за колючие щёки и прижалась губами к его губам.
Она смотрела на его очень бледное лицо и подрагивающие тёмные ресницы, и чувствовала, как его сердце отдаётся в её груди.
Пора остановиться. Он ещё недостаточно окреп для таких фокусов.
— Ну нет, не уходи! — разочарованно пробормотал он, пытаясь одной рукой удержать голову Кати возле своего лица.
— Нет, рано. Пока достаточно, — строго сказала Катя и опять устроилась на его плече. Артём тяжело вздохнул.
— Кольца, наверно, новые надо, — задумчиво проговорил он. — Те уже не по размеру.
— Нет, я хочу только те. Отдадим ювелиру, он сделает всё по размеру.
— А платье?
— Никаких платьев, Суворов, и никаких торжеств. Ты, да я, да мы с тобой. Уже потом можно просто посидеть где-нибудь с родителями и Серёжей. Твои как, прилетят? Они же меня вообще не помнят, наверно?
— Если позову, прилетят, конечно! Как жаль, что бабушка не дожила…
— Да. Очень жаль.
— А как Сергей меня воспримет, Катя?
— Как-как, — улыбнулась Катя. — Вперёд меня в ЗАГС прибежит. Сам Артём Александрович, это ж как все от зависти лопнут! А если серьёзно, Артём, они очень тебя любят. Надеюсь, ты это ценишь.
— Ценю, конечно! С годами в голове как-то сортируется главное от второстепенного.
— Надо мне такое ружьё, знаешь, из которого шприцами со снотворным стреляют, — заговорила Катя после небольшой паузы.
— Чтооо? Катя, прекрати, я смеяться не могу! Зачем?!
— Чтобы ты не смел сбежать никуда, буду тебя держать на мушке постоянно, и если что — пиу, пиу!
Артём слышал по голосу, что Катя начинает засыпать. Погладил её по голове.
— Спи. Сама-то веришь, что я захочу сбежать?
— Теперь нет.
Артём лежал, слушая её ровное дыхание, и думал. Он же не сказал самое главное! Ну ничего, лучше поздно!
— Катя! Я люблю тебя! Люблю! Слышишь? — горячо зашептал он. — Стань моей женой!
— Слышу, слышу, — сонным
