потаскуха. Хотя… — слышу сигнал машины за воротами. — Может и не стоит. Деду скажешь, что Стаса я в больницу забрала.
— Стаса?
— Да, представляешь. Его Стасом зовут. И это мой мужчина. Так что руки прочь! — отбрасываю её ладонь. — А то загрызу.
Ник с Алиской вламываются в дом.
— Помогайте! — киваю им на Воронина.
Ник подхватывает его под одно плечо, я под второе. Алиска шугает онемевшую Дарью. Выволакиваем Стаса на улицу, укладываем на кровать в автобусе.
— Куда? — садится Ник за руль.
— В город. В больницу. Эта идиотка его чем-то напоила, а он отключился, — кладу голову Воронина себе на колени.
Отъезжаем.
Алиска проверяет пульс и смотрит в глаза.
— Плохо дело. Трава здесь ни при чём. У него зрачки разной величины.
— И что это значит?
— А то, что у него какая-то травма. Или…
— Или? — вопросительно приподнимаю бровь.
— В больнице скажут точно, — увиливает от ответа.
— Гасанова!
— Опухоль может быть! — срывается. — Короче, МРТ делать надо. И консультация нейрохирурга.
Час от часу не легче…
— Почему так долго? — встаю и заламываю руки в ожидании хоть каких-то вестей о Воронине.
— Лиль, уймись! — дергает меня Алиска за край рубахи, заставляя сесть обратно. — Можно подумать, тебе обследование не делали. Ты же сама недавно МРТ проходила, знаешь, что это долго. Плюсуй анализы, осмотр. Он же без сознания, сказать и показать, где болит, не может. Ник, ну хоть ты ей объясни!
Гас отходит от стены, на которую опирался всё время.
— Без паники. Нормально всё будет.
— Как-то не звучит успокаивающе, — строю гримасу.
— Пойду я где-нибудь кофе раздобуду, — уходит.
— Помощник, блин! — смотрит ему в спину Алиса.
— Без него мы бы Стаса так быстро не погрузили и не привезли. Так что не гони на мужа.
— Какие-то плюсы от его груды мышц.
Из двери отделения выходит мужчина в больничном халате.
— Вы родственники Воронина Стаса Юрьевича? — подходит к нам.
Нейрохирург Потанин Сергей Александрович, — читаю на бейджике.
— Почти… Друзья. Родственники далеко. Мы его привезли.
— Хм… Ну, идёмте, — показывает рукой в сторону кабинета наискосок.
Я сажусь на стул, в голове шум. Жутко боюсь, что новости плохие.
Доктор крепит снимки на светящуюся панель, чтобы лучше было видно. Алиска внимательно всматривается в них. По озадаченному взгляду понимаю, что ничего там хорошего нет.
Подхожу к ним сзади, стараясь не мешать.
— Вот здесь видите? — показывает участок на затылке.
— Это опухоль? — прищуривается Гасанова и подходит поближе.
— Да.
— Злокачественная?
— Без результатов анализов трудно пока определить. Но вы же понимаете, что в любом случае её здесь быть не должно?
Киваем дружно.
— Метастазов нет, — показывает вокруг.
— Она могла появиться на месте старой гематомы от черепно-мозговой травмы?
— Вполне.
— Раньше она его не тревожила. Почему?
— Разные причины бывают. Возможно, была меньше и не давила на затылочную зону. У него были зрительные галлюцинации?
Алиска поворачивается ко мне.
— Нет… Не знаю… Он не говорил.
— Опухоль находится близко к зрительной зоне головного мозга.
— Он ослепнет?
Я с содроганием думаю, что он может потерять зрение. С Алисой проходили уже это.
— Не могу такое прогнозировать. Каждый человек индивидуален. Но… Опухоль давит вот здесь, — показывает на снимке участок, где спинной мозг переходит в головной. — Если её не удалить, то в один прекрасный день он не встанет.
— Паралич?
— Да. К сожалению, у нас таких операций не делают. Нужно более точное оборудование, в нашей больнице его нет.
— А где есть? — мелькает надежда.
— Москва, Питер, Новосибирск. Там есть специалисты, которые могут помочь. Но сомневаюсь, что можно сейчас попасть под квоту. Только в частном порядке. И это дорого.
— Сумма не важна! — взмахиваю руками. — Скажите имя того, кто может решить проблему и как организовать перевозку.
— Профессор Грушевский делает в центре нейрохирургии в Москве операции. Для транспортировки можем попробовать договориться с санавиацией медицины катастроф. У них техника специальная с реанимацией.
— Реанимация? Всё так плохо? — щемит в сердце.
— Нет. Но это на всякий случай. Всякое, знаете ли, бывает. А там и врачи во время перевозки больных сопровождают.
— Хорошо. Договаривайтесь. Алиска, у тебя нет выходов на это профессора… Грушевского? — вспоминаю фамилию.
— Нет… Но я поищу. И Ника напрягу. Он по своим высшим кругам прочешет, чтоб на светилу нейрохирургии повлиять. Любят они выпендриваться, — достаёт телефон и звонит. — Гас, ты где?.. Ноги в руки и к нам… Без кофе обойдёшься! — выходит из кабинета.
— К нему можно? — с наивным выражением смотрю на доктора.
— Он спит.
— А я тихонько. Пожалуйста…
— Третий этаж, триста двенадцатая палата. Халат у дежурной возьмите и бахилы.
— Спасибо!
Забираю вещи у медсестры, пялю на себя. По пути чуть не падаю с лестницы. Скольжу на мраморной плитке. Кто придумал такую на пол клеить?
В палате пахнет хлоркой и медикаментами. Ненавижу этот запах.
Капельница подключена в руке Воронина. Лекарство медленно капает из бутылочки.
— Вы надолго? — спрашивает медсестра. — Я обедать отойду. Как лекарство закончится, прокрутите колёсико, — показывает, как сделать. — Я минут на пятнадцать.
— Да, хорошо…
Даже сквозь загар на коже Стаса проступает бледность. Веду пальцами по небритой несколько дней щеке. Щетина щекочет и заставляет пальцы немного подрагивать от приятных тёплых ощущений.
Беру за руку и смотрю на капли в стаканчике капельницы. Мне кажется, что вокруг так тихо, что я слышу, как они падают в жидкость. Всё чётче и чётче. Гул в голове нарастает.
Всегда думала, что я сильная и могу держать себя в руках при любой ситуации и решить её. Нихера я не сильная! Как любая баба ломаюсь при трудностях, которые касаются лично меня и моих близких. Снова плачу.
Неожиданно Стас стирает с моей щеки слёзы. Выхожу из оцепенения и улыбаюсь ему.
— Эй, взрослые девочки не плачут, — улыбается в ответ.
— Ошибаешься… Ещё как плачут.
— У меня всё так плохо? — смотрит на капельницу.
— Нет. У тебя всё хорошо, — лгу, сквозь слёзы. — Мы отвезём тебя в Москву, тебе сделают операцию. Алиса и Ник ищут лучшего доктора сейчас. Мы справимся.
— Значит, хреново… — зажмуривается.
— Больно?
— Не очень. Шум в ушах и голова кружится. Я пить хочу.
Осматриваюсь по сторонам. На тумбочке графин с водой и два стакана.
— Можешь подняться? — подношу ему воду.
Садится, опираясь на спинку. Жадно пьёт.
— Давно я здесь?
— Мы утром тебя привезли.
— И дед позволил?
— Я его не спрашивала. Дома кроме Дарьи и тебя никого не было, а её я слушаться вряд ли бы стала. Она тебя чем-то напоила, ты уснул.
— Кипиш теперь в деревне будет.
— Да срать я хотела на них! —
