Диана Килина - #Сосед

– Если ты не позвонишь, буду караулить. Ты должна мне всё объяснить, Агата.

Мне ничего не оставалось, кроме как кивнуть.

Номер спрашивать было бессмысленно – я до сих пор помнила его наизусть. Он не изменился, я знаю, потому что иногда звонила ему, засекретив свой, и слушала длинные гудки – Расмус никогда не отвечал неизвестному абоненту.

Собиралась на встречу долго. Неделю. Даже чуть больше. Искала подходящее время, искала отговорки, но мой сосед был упёртым – это факт, и я это знала.

В общем, отправила маму гулять в парк с коляской, а сама пошла в то самое кафе, где обычно брала себе какао. Расмус ждал у входа, куря сигарету. Увидев меня, он быстро затянулся и выбросил окурок в урну.

Я поздоровалась первой, он кивнул в ответ и открыл стеклянную дверь, пропуская меня вперёд. Выбрал дальний столик у окна с видом на частные дома, и помог снять шерстяное пальто. Водрузив верхнюю одежду на вешалку, он сел напротив и положил руки на стол, сцепив пальцы в замок.

– Я жду, – бросил нетерпеливо, не отрывая глаз от моего лица, – Может ты объяснишь мне, как так получилось, что у меня есть сын и я ничего об этом не знаю?

– У тебя нет сына, – спокойно ответила я, и улыбнулась подходящей к столику официантке, – Мне как обычно, только в чашку.

Девушка улыбнулась в ответ и кивнула. Перевела взгляд на моего спутника, тот заказал чёрный кофе.

– Почему ты мне не сказала?

– Потому что не хотела.

– Я имею право знать о таких вещах.

– Расмус, чего ты хочешь от меня? – устало вздохнув, я потёрла лицо ладонью и зажмурилась, – У Витюшки в графе отец стоит прочерк. Мне ничего от тебя не нужно. Я не буду требовать алименты или содержание. Давай просто посидим как старые знакомые; ты выпьешь свой кофе; я – свой какао, и разойдёмся, как в море корабли, оставив это недоразумение в прошлом.

– Ты совсем ебанутая? – прохрипел он, сжав руки в кулаки и тут же убрав их под стол, – Я хочу растить своего ребёнка.

Тут я закатила глаза и улыбнулась.

– Тебе придётся доказывать, что ты его отец, Расмус. Через суд. Проводить анализ ДНК. Это долго, очень долго, дорого и большой геморрой. Тебе всего двадцать четыре – оно тебе надо?

– Надо. Это принципиально, – он тряхнул головой и замолчал, когда официантка принесла наш заказ, – Ребёнок должен расти в полной семье, – упёрто произнёс он, делая глоток кофе.

– Ты рос в полной семье. И что в итоге?

– Моя семья не в счёт, – огрызнулся он.

– Я в любом случае не буду с тобой жить, так что…

– У мальчика должен быть отец.

– У моего, – я специально сделала ударение на этом слове, – Моего сына есть дед. Он отлично заменяет ему отца, поверь.

– Этого недостаточно. Я его отец.

Сказал так уверенно, что я опешила. Посмотрела на него пристально, словно заново. Изучая знакомые черты лица, только ставшие чуть более резкими.

– Я. Его. Отец, – чётко повторил он, наклонившись над столом.

В этой фразе было столько упрямства… Столько силы. Уверенности. Мужественности. На глаза набежали слёзы, я быстро моргнула и отвернулась к окну, делая большой глоток, чтобы успокоиться.

Правильно ли я поступаю, лишая сына отцовской любви? И есть ли она вообще – эта отцовская любовь? Я никогда не спрашивала у Расмуса, что произошло в их семье, мне не хотелось знать подробности. Он ненавидел Андруса, и этим всё было сказано. Но я никогда не пыталась понять причины этой ненависти.

– Что произошло у вас? – тихо сказала, не поворачивая головы – разглядывала кроны деревьев и крыши домов вдалеке, – Расскажи. В конце концов, ты меня втянул в это.

Я рискнула повернуться и взглянуть на него. Расмус качнул головой и прикрыл глаза, сжал свою чашку пальцами – костяшки побелели. Сделал глоток и повернулся – пригвоздил к месту взглядом.

– Я встречался с девушкой, ещё со школы. С десятого класса, но она была младше на год. Собирался делать ей предложение, – ему было тяжело говорить, фразы были короткими и сбивчивыми, но он продолжил, – Хотел сделать сюрприз и приехал вечером к её дому с букетом розовых лилий – её любимых. Она должна была вернуться от репетитора по английскому – готовилась к госэкзамену. Ждал возле подъезда, как дурак, – Расмус коротко усмехнулся, его взгляд стал рассеянным, – Просто хотел отдать цветы и пойти домой. Порадовать её. Но она вернулась домой не одна, а на машине. За рулём сидел мой папаша.

Он замолчал и прикрыл глаза. Сделал ещё один глоток, прочистил горло и тихо заговорил снова:

– Я стоял под деревом, в тени, так что меня не было видно. Зато я видел всё прекрасно. Отчётливо. Как он облизывал её, лапал своими руками, что—то говорил на ухо. Не знаю, как сдержался тогда, но помню, что цветы просто согнулись в моей руке – с такой силой сжал. Она вышла из машины и быстро пробежала в подъезд, а отец уехал. Я вернулся домой следом за ним, и увидел, как он обнимает мать, даже не переодевшись. Грязными руками, сальными, со следами измены на ладонях.

Расмус поёжился, посмотрел на меня глазами полными боли.

– Тогда мы подрались. Впервые в жизни и по—взрослому. Маме стало плохо, но мы не заметили этого. А когда поняли, то было уже поздно.

Кровь отхлынула от моего лица и желудок сжался в тугой комок. Я догадывалась, что он скажет дальше, но услышав это, пожалела о своём вопросе.

– Остановка сердца. Когда врачи приехали домой, она была мертва уже семь минут. Я пытался её реанимировать, но моих знаний не хватило – только поступил на медицинский. Так что скорая увозила её не в больницу, а прямиком в морг.

– Ты винишь его? – сипло спросила я.

– Я виню себя, Агата. В этом моя проблема – я виню себя. Я пытался переложить ответственность на него, я пытался мстить, но на деле виноват только я. И, если смерть мамы уже не исправить, – он пожал плечами, – То есть вещи, которые ещё можно изменить.

– Например?

Расмус не ответил сразу – помолчал. Долго, словно подыскивая нужные слова. Он не умел красиво говорить, он вообще мало говорил, поэтому, после затянувшейся паузы, он был, как всегда, краток:

– Мы. Я хочу ещё один шанс для нас.

Наверное, я дура. Непроходимая тупица.

Но я решила дать ему этот шанс.