– А кино…
– Какое кино?
– Я с Сергеем должна сходить в кино, он меня пригласил.
Юрий Яковлевич приподнял брови, глубоко вдохнул, выдохнул, помолчал, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, потер щеку, а потом махнул рукой и сокрушенно произнес:
– Делайте что хотите, если мое мнение для вас ничего не значит.
Сергей, встретив расстроенный Валькин взгляд, вышел на передний план и долго доказывал Казакову, что ограничивать свободу юной леди нельзя, иначе та загрустит или разнесет дом на мелкие части. Он пообещал утроить свое внимание и часто в кино ее не приглашать.
– Хорошо, – сдался Юрий Яковлевич, достал из кармана пиджака платок и промокнул лицо. – Развлекайтесь, отдыхайте, возможно, я стал брюзгой. С возрастом, знаете ли, это бывает. Просто я волнуюсь.
Когда дверь за Сергеем закрылась, Валька села на стул рядом с Казаковым и положила конверты на край стола. Язык мгновенно прилип к небу, слова заблудились, к желто-коричневому йоду на лице добавилась розовая краска смущения. В эту секунду Валя бы с радостью оказалась за тридевять земель от кабинета, но волшебной палочки, исполняющей желания, под рукой не было. Поэтому пришлось мужественно начать разговор:
– Я знаю, что у моего отца… М-м… был роман. И, наверное, вы в курсе этого и… м-м… не хотите меня расстраивать.
Реакция Казакова сказала о многом – да, он знал. Щеки Юрия Яковлевича тоже порозовели, он поджал губы, немного втянул голову в плечи и, схватив карандаш, принялся вертеть его. На лбу появились две глубокие морщины, к которым тут же пристроились мелкие.
– Откуда тебе стало известно? – спросил Юрий Яковлевич и посмотрел на конверты. – Письма? Хм… Только не говори, что ты нашла их на даче, все же не нужно было тебя отпускать. А впрочем… – Казаков, отшвырнул карандаш, резко откинулся на спинку кресла и положил руки на подлокотники. – А впрочем, рано или поздно ты бы все равно узнала. Представляю, какие чувства переполняют сейчас твою душу, но не спеши с выводами и, прошу, не нужно осуждать…
– А я не осуждаю, – соврала Валька и оправдала себя: «Чуть-чуть же не считается». За последний час она много чего передумала и решила особо себя не накручивать, а то так и с ума сойти можно. Это личная жизнь отца – «не стоит забивать гвозди в прошлое». Но кошки (малочисленное количество) все же скребли на душе, и очень хотелось спустить на них огромную лохматую собаку. – Расскажите что-нибудь об этой женщине… Ее зовут Ольга.
– Я не так много знаю, – развел руками Казаков. – Твой отец однажды дал понять, что он… хм… счастлив. Да, давай назовем это именно так! Но подробности мне неведомы. Я как раз ищу эту женщину, однако пока безрезультатно… Ольга живет не в Москве. Наверное, именно потому за тобой следовал мужчина – она попросила его об этом.
– А я могу найти Ольгу, – широко улыбнулась Валька. – Посмотрите внимательно – конверты самодельные, видите, криво склеено? И бумага разная. – Она ткнула пальцем в стопку. – Внутри одного из конвертов есть штамп – «Гостиница Славянская». А в письме дата: двадцатое сентября 2010 года. Нельзя ли узнать фамилию Ольги с помощью этих данных?
– Ох, Валентина, Валентина, – протянул Казаков. – Ты молодец, не спорю. Пожалуй, попробовать стоит… Наверное, очень много женщин с таким именем проживало в гостинице в тот день, но мы знаем приблизительный возраст, то есть пожилых дам в расчет брать не будем.
– А если мы узнаем фамилию, что станем делать дальше?
– Попробуем проанализировать, как часто Ольга приезжает в Москву. Я хочу с ней встретиться и поговорить, пока большего не нужно. – Казаков коснулся ладонью стола и с улыбкой сменил тему: – Завтра меня не будет, на два-три дня улетаю в Санкт-Петербург, так что попрошу ни в какие кладовки не залезать, не падать и даже не чихать! Иначе у меня случится инфаркт.
– Я понимаю, нам необязательно торопиться… Но вы бы позвонили в гостиницу сегодня, что вам стоит? А они по телефону дают такую информацию?
– Вряд ли. Ох, молодежь нынче пошла нетерпеливая до безобразия. – Казаков усмехнулся. – Ладно, поговорю с Сергеем, и он займется этим вопросом. Хоть в Санкт-Петербург полечу спокойно и не буду переживать, что ты носишься по Москве, выискивая всяких женщин.
Валька торжественно кивнула, что означало: «Обещаю вести себя хорошо!» Про ребенка она решила не спрашивать…
Будучи человеком интеллигентным, Иннокентий Петрович Кепочкин три раза позвонил бывшей супруге, умоляя ее о встрече, и только потом, получив три отказа, сдобренные витиеватыми оскорблениями, приступил к решительным действиям. Надел лучший костюм, купленный семь лет назад в ЦУМе, повязал под воротничок бледно-розовой рубашки галстук с бирюзовыми полосками, начистил ботинки со стоптанной подошвой и отправился в магазин, где на часть своей профессорской зарплаты купил гостинцы: карамельный ликер, коробочку шоколадных конфет, килограмм апельсинов, объемный пакет чая с ароматом жасмина и кусок земляничного мыла с глицерином. В переходе метро он также приобрел красную гвоздику, очень надеясь, что цветок смягчит сердце бывшей супруги.
Иннокентий Петрович преподавал в институте. До умопомрачения обожая астрономию, он двадцать пять лет назад погрузился в эту науку и служил ей верой и правдой до тех пор, пока не встретил прекрасную Звезду из созвездия «Немедленно женись на мне, дорогой, иначе до свидания». Иннокентий Петрович ни секунды не раздумывал, более того – был счастлив. К загсу летел вприпрыжку, ведь впереди маячило тихое семейное счастье: детишки, крутящиеся у телескопа, и астрономические открытия, за которые он, общаясь с журналистами, обязательно поблагодарит свою жену – чуткую женщину и единомышленницу.
Мечты так и остались мечтами, потому как прекрасная Звезда не столько любила несчастного Кепочкина и разделяла его планы на жизнь, сколько надеялась обрести статус законной супруги и заодно повысить свое материальное положение. Глядя на Иннокентия Петровича, нельзя было сказать, что он обеспеченный мужчина, но Звезду это ничуть не смущало – если профессор до сорока пяти лет не научился брать взяток и намекать студентам, что в зачетку необходимо вкладывать стодолларовую купюру, то она быстренько научит его такому пустяку. Это же верный хлеб с маслом и икрой, нельзя же столь пренебрежительно относиться к своим возможностям – Звезда осторожно начала подталкивать Кепочкина к новой жизни. Но Иннокентий Петрович был безнадежен, даже жестокое наказание супруги – отлучение от прекрасного тела – не принесло никаких результатов. В страшном сне влюбленному профессору не могло присниться столь низменное занятие. Студентам пришлось и дальше зубрить учебники, а Звезда выставила мужа за дверь.
