С Толей она так ни о чем и не договорилась, лишь успев пискнуть в конце диалога, что подаст на развод сама. В конце концов Настя именно для того и звонила, чтобы в их отношениях наступила какая-то определенность. А проще говоря – чтобы они закончились, о чем Анатолий и был уведомлен. Теперь ее совесть была чиста.
– С мужем разводишься? – Блестя глазами, как любопытная мышь, Елена Петровна понимающе качнула головой и подытожила: – Ну, молодец. Рада за тебя. Совет да любовь.
Смысл этой странной фразы дошел до Настасьи тогда, когда кадровичка уже резво угрохотала прочь, унося свежую новость. Интерес к их с Кофтуном отношениям сейчас пойдет на второй виток. Народ начнет ждать свадьбы. Что вполне естественно проистекало из развода. Собственно, Настя и сама подразумевала примерно такое же развитие событий. Ведь свободной женщине гораздо логичнее ждать предложения от мужчины, чем замужней. Теперь Славу ничто не должно останавливать. Хотя его и до того семейное положение любимой женщины не особо заботило, но теперь…
Теперь все будут в курсе. Это не радовало. Хотя, возможно, именно пристальный интерес общественности подтолкнет кавалера к более решительным шагам.
– …Или отпугнет, – каркнула Дашка, с которой подруга поделилась своими предположениями. – Мужики не любят, когда на них давят. Особенно когда давит общественное мнение. И когда это мнение – бабское. Начнут намеки телеграфировать всякие, похихикивать, кивать понимающе. Так что ты там осторожнее. Лучше сразу ему сказать, что развелась с мужем. И, к слову, скажи, что эта Петровна подслушала. Чтобы для него потом всеобщее ожидание вашей свадьбы не стало трагическим сюрпризом.
– Да нам бы с Лизкиной свадьбой разобраться, про нашу свадьбу я и не мечтаю, – робко соврала Настя.
– Ой, мне-то мозг не полощи, – хмыкнула Дарья. – Не думала она. Да даже я, не имея никакого завалящего кавалера, едва что-то появляется на горизонте, первым делом начинаю на это что-то примеривать штамп в паспорте и костюм жениха. Это исконно женские рефлексы, против природы не попрешь.
Конечно, Настя оказалась права. Сотрудницы бурно обсуждали ее предстоящий развод, напряженно замолкая при Настасьином приближении. Слава к новости о разводе отнесся равнодушно, лишь тактично спросив, поздравить Настю или посочувствовать. Это было неожиданно обидно и неприятно. Особенно потому, что Настасья собиралась развить тему развода и как-нибудь натолкнуть любимого на мысль о том, что паспорт у нее теперь чист и готов для новых отношений. Все же тридцать пять лет – это такой замечательный возраст, когда женщина уже в самом соку, но уже на пределе, как спелый персик. Еще чуть-чуть, и фрукт будет несъедобен.
– Дашка, я не знаю, как быть. Намекать ему самой нельзя, мужики этого боятся, я знаю. Но сам-то он должен понимать. Я скоро родить не смогу. То есть смогу, конечно, но будет уже очень рискованно, – терзалась она, выматывая нервы подруге. Та совершенно не знала, что еще можно посоветовать.
Ситуация зависла и не шла ни вперед, ни назад.
Первого сентября, когда вереницы нарядных детей потянулись в школу с бантами и букетами, наконец-то состоялась Лизина свадьба. Настя до последнего надеялась, что что-нибудь не получится, быдловатый Шурик куда-нибудь денется и каким-то образом удастся пристроить безголовую сестрицу к какому-нибудь нормальному мужику. Лизавета хоть и надоела Насте безмерно, но все же была родной, и хотелось сдать ее раз и навсегда в надежные руки. Сашины руки таковыми не считались. Два неработающих придурка с громадным кредитом, да еще в Настиной квартире – это почти приговор. Тут либо плюнуть на себя и заниматься инфантильными родственниками, либо наступить каблуком на извивающуюся совесть и плюнуть на родню. Пока не получалось ни то, ни другое.
С самого утра в квартире стоял дым коромыслом. В шесть утра всех разбудил звонок в двери, сопровождавшийся адским грохотом.
– Кто? – сипло спросила слетевшая с кровати Настя, толком не проснувшаяся и мучительно зевавшая. Глаза категорически не разлеплялись, поэтому посмотреть в глазок она не могла.
– Любава, – звонко гаркнул девичий голосок с той стороны, и по дверям снова чем-то бухнули. Судя по интенсивности звука – кувалдой.
– Это визажистка моя, – провыла сзади Лиза. Получилось так страшно и мучительно, что глаза у Насти резко разлепились, и она испуганно обернулась. Оказалось, что сестрица всего лишь зевала, а не рыдала, как показалось сначала. Еще бы, в шесть утра-то! – Насть, чего застыла? Открой!
И Лиза тихо опустилась на пуфик в коридоре, видимо, решив доспать сидя.
Любава ворвалась в квартиру свежим вихрем, едва не прибив медлительную Настю чемоданчиком с металлическими краями. Вероятно, это именно им визажистка долбилась в двери.
– Вы чего, еще спите? – Она покрутила взлохмаченную Лизину голову, словно лампочку, потерла тонкими пальцами рыжие космы невесты и неодобрительно заявила: – Срочно мыться. Сейчас буду красить.
– А чего так рано-то? – сварливо поинтересовалась Настя. – У нас бракосочетание только на три часа дня назначено.
– А у меня еще два заказа, – нагло заявила визажистка. – Так что давайте не телитесь тут. Время – деньги. Займемся делом, господа. Кстати, вы, женщина, тюнинговать свой стог соломы на голове будете?
Тут до Насти дошло, что последняя реплика адресована ей.
– Нет. – Настасья даже вздрогнула, представив, во что может превратить ее каре эта девица с пирсингом во всех местах, орнаментами и японскими иероглифами в виде тату на мощных ручищах и дредами на башке. Особенно впечатляли дреды – замусоленные и свалявшиеся. – Я уж лучше с соломой.
– Тогда от невесты подальше становитесь, а то будете на ее фоне сильно проигрывать, – то ли пожалела ее Любава, то ли прорекламировала авансом свое мастерство.
– А вы разве не макияжем занимаетесь? – робко бросила в удалявшуюся спину Настя. Ей всегда казалось, что визажист и парикмахер – разные люди.
– Я всем занимаюсь, – любезно проинформировала через плечо Любава. – Если надо, и обои могу поклеить, и отштукатурить, и с детьми посидеть. Надо?
В голосе мастерицы появилась хищная заинтересованность, как у цыгана, сбывающего хромую клячу по цене арабского скакуна.
– Нет. – Настя быстро скрылась в своей комнате. Пусть эта универсальная специалистка уродует Лизавету. Той все равно уже ничего не повредит. Настя накануне видела ее свадебный наряд – какие-то кружевные белые сапоги, в которых тощая сестрицына нога болталась, как карандаш в стакане, белую джинсовую юбку, щедро обсыпанную стразами со словом «счастливая», выложенным все теми же стразами аккурат на заднице, и джинсовую куртку, с надписью опять же стразами «Лиза+Саша» на спине. Более нелепый маскарадный костюм было сложно представить. Он был именно маскарадный, и свадебным его не делал даже белый цвет. Хотя, возможно, Настасья совсем отстала от жизни.
