— Говорят, что я выжила из дома твою мать. Слуги постоянно шепчутся. О, я знаю эти разговоры, я слышала. Они винят меня в том, что я была холодна с Тони, жила с ним в разных комнатах и, чтобы сохранить свою молодость и красоту, отказывала ему в близости. Они говорят, что я не хотела растрачивать силы, чтобы удовлетворить его желание.
— А какое дело слугам до этого? — воскликнула я, полагая, что будет лучше принять сторону Джилл. Она улыбнулась в ответ так холодно, что у меня по спине пробежал холодок.
— Ты хочешь знать почему? Они обожали и не перестают обожать Тони. Они его просто боготворят. Он ни в чем никогда не виноват. Когда твоя мать бросилась ему на шею и он ее не оттолкнул, все решили, что это из–за меня, моего холодного отношения к Тони. Теперь понимаешь? Я виновата во всем. Решительно во всем. Даже в смерти Троя.
— В смерти Троя? — я подошла к ней поближе.
— Да, и в его смерти тоже. На какой лошади он ездил?
— Абдула Бар, — произнесла я давным–давно заученное имя.
— Абдула Бар, — повторила Джиллиан и кивнула. — Это была моя лошадь. Никто, кроме меня, не мог на ней усидеть. Как будто я виновата, что Трой выбрал ее. А обвиняют меня, снова меня, — она махнула в мою сторону платочком и опять отвернулась к окну. — Теперь все они вернулись, как в наказание, и не дают покоя.
— Джиллиан, — сказала я, сразу сообразив, что она имела в виду, — все это глупости, вздор. Привидений и духов не бывает. Это все выдумки необразованных, суеверных людей, таких, например, как Рай Виски, они сочиняют всякие истории, чтобы себя развлечь. Существует только реальная жизнь, суровая и правдивая, и в ней нет места призракам. Прошу тебя, — промолвила я, подойдя к ней, и взяв ее за руку. Я встала рядом с бабушкой на колени и заглянула в ее полные тревоги глаза, страстно желая, чтобы она меня услышала и поняла, чтобы хоть раз отнеслась ко мне как к своей внучке и мы смогли поделиться нашими самыми глубокими чувствами. — Пожалуйста, — просила я, — не мучай себя, ты и без того страдаешь.
Неожиданно Джиллиан улыбнулась и погладила меня по голове. Насколько я помню, это был первый раз, когда она приласкала меня.
— Спасибо, Хевен. Спасибо тебе за заботу. Но… — она отвернулась, — уже поздно, слишком поздно.
— Джиллиан, Джиллиан, — звала я, — бабушка. — Но она не отвечала. Замкнувшись, она снова ушла в свое пристальное созерцание лабиринта. Я поднялась с колен и стала вместе с ней смотреть вниз, на лабиринт.
С океана наползал туман. Казалось, что облака специально спустились вниз, чтобы поглотить темные таинственные переходы. Небо быстро заволакивало тучами. Надвигалась летняя гроза. Сгущавшаяся темнота соответствовала настроению.
Стоя у окна с бабушкой, терзаемой душевными муками, я смотрела на вечно меняющийся мир и словно ждала, что вот–вот должны были появиться призраки, которые, как казалось бабушке, преследовали ее. И только когда в дверях появилась Марта, зашедшая взглянуть, что происходит в комнате, только тогда я осознала, как много времени провела у окна, держа Джиллиан за руку. Когда я ее отпустила, она положила руку на колени. Я подошла к Марте.
— Ты права, — тихо сказала я. — Она совсем не такая, как раньше. — Марта кивнула и печально посмотрела на Джиллиан.
— Боюсь, как бы она не впала в транс.
— Согласна, с тобой. Я поговорю с мистером Таттертоном и скажу, чтобы он послал за ее доктором.
— Я рада, что ты тоже так думаешь, — призналась Марта. — Несколько часов назад я рассказала мистеру Таттертону обо всех изменениях, он обещал зайти, но так и не зашел.
— Он обязательно придет, я за этим прослежу, — заверила я Марту.
— Спасибо, — поблагодарила она. Мы обернулись и еще раз посмотрели на Джиллиан, но та даже бровью не повела.
— Труднее всего для рассудка переносить чувство вины, — проговорила я шепотом, скорее для себя, чем для Марты, но она услышала мои слова и согласно кивнула.
Я вышла из комнаты Джиллиан и бросилась к себе. Мне не хотелось, чтобы кто–либо из слуг заметил ужас и слезы в моих глазах. Я понимала: все, за что обвиняли Джиллиан другие и она сама, — все это дремало, затаившись в отдаленных уголках ее памяти, дожидаясь возможности напомнить о себе и довершить тем самым разрушение и без того больного бабушкиного рассудка.
То же самое можно было сказать и обо мне. До настоящего момента довольно успешно удавалось подавить подобные мрачные мысли. Но, увидев Джиллиан и послушав ее, я не могла не задать себе вопрос: а не вырвутся ли на свободу и мои страхи, не станут ли они преследовать и меня так же, как Джиллиан: если я увижу призрак… призрак Троя. Мне следовало приложить больше усилий, чтобы не допустить его отчаяния. Не нужно было уезжать и оставлять его здесь в тоске и унынии. Оставлять одного в коттедже — нашем гнездышке, где мы коротали с ним немало счастливых часов.
Сколько томительных бессонных ночей провел Трой в этом домике, уверенный в том, что я его отвергла, смирившись с нашей горькой судьбой. Я знала, как он был раним и как легко впадал в отчаяние. Требовалось совсем немного, чтобы заставить его страдать. И все же я покинула Троя, и он терпел самую жестокую муку, которую причиняет разбитое сердце. Я не оставила ему никакой надежды, считая, что суждено сбыться всем тяжелым предчувствиям, которые он носил в себе всю жизнь.
Заглянув в глаза Джиллиан, я увидела поселившуюся в них боль, которая передалась мне. И я стремилась прочь от этих воспоминаний и от безумия Джилл. Будет ли и меня так же, как и ее, терзать чувство вины, пока и я не потеряю рассудок и не останусь один на один со своими беспокойными мыслями.
«Ах, Трой, Трой, знал бы ты, что меньше всего я хотела причинить тебе боль».
Однако мне следовало выбросить из головы мысли о Трое. Я была теперь женой Логана и не хотела, чтобы ему пришлось из–за меня страдать, как Трою.
Я приняла душ, переоделась и спустилась вниз, чтобы найти Тони и послать его поговорить с Мартой.
Но ни Тони, ни Логана в кабинете не оказалось. Куртис, увидав, как я их разыскиваю, сказал, что мужчины уехали в Бостон.
— Какие–то дела, связанные с фабрикой в Уиннерроу. — Куртис так расстроился, что не мог в точности передать их слова.
— Ничего страшного, Куртис, спасибо. — Я не знала, плакать мне или смеяться над фанатичной преданностью Логана фирме Таттертонов. Устав с дороги, он отказался от отдыха, желая продемонстрировать Тони свою решимость и энергию. Да и Тони следовало подумать, что он делает и почему он так настойчиво старался вовлечь Логана в дела фирмы. Ведь он добился своего: мы жили в Фарти, пользовались вместе с ним его богатством, Логан работал у него. Тони следовало побольше уделять внимание Джиллиан.
