– Ничего такого я не думаю, – тихонько ответила Карин, – просто хочу оставить все как есть. – При свете лампы ее волосы отливали медью.
– Я никогда не шел наперекор желанию дамы, – пошутил он, но в голосе сквозила горечь.
– Я так и думала, – подхватила Карин.
– Ты боишься?
Как страстно он хотел ей объяснить, что все о ней знает, знает о ее страданиях, о любви к нему, о ее трагическом прошлом, что все это, в сочетании с ее необыкновенной красотой, делает ее неотразимой.
– Пожалуй, боюсь себя самой, – призналась она. – А может, мне просто не хватает смелости оглянуться назад.
– В жизни каждого человека, – подтвердил он, – есть тайна, которую нелегко поведать другому и даже себе самому. У того, кто заглядывает в колодец собственного прошлого, может закружиться голова.
– И у тебя… У тебя тоже? – изумленно ахнула девушка.
– А почему бы и нет? – сурово спросил он. – Кто я такой? Что ты обо мне знаешь? Меня называют Бароном, это имя люди окружили легендой.
Он встал, налил виски в стакан, присел на валик дивана, на котором сидела Карин, закурил сигарету и продолжал:
– Путешествия, вечеринки, развлечения, женщины. Особенно женщины, – усмехнулся он, разглядывая на свет граненый хрустальный бокал, сверкавший, как бриллиант. Его слова были обращены не столько к девушке с синими глазами и огненно-рыжей гривой, сколько к самому себе.
Карин безумно хотелось крикнуть ему в лицо: «А что, разве это не так! Конечно, женщины! Где бы ты ни был, повсюду тебя окружают женщины». Но она предпочла промолчать и предоставить говорить ему. Кажется, Барон собирался поведать ей о себе, приоткрыть завесу тайны, окружавшей его жизнь.
– Если ты тоже так думаешь, то ты права, – признался Бруно, проводя рукой по густым каштановым волосам, в которых уже поблескивало несколько серебряных нитей. – Это правда, женщин было много, хотя я никогда не относился к ним как к коллекционным экспонатам. Но потом кое-что произошло…
Он подошел к картине Каналетто, висевшей на стене напротив письменного стола, и кончиками пальцев провел по золоченой раме XVIII века.
Приоткрывшаяся было завеса вдруг опустилась, все сразу стало другим.
– Я хотел бы любить тебя, Карин, – неожиданно признался Бруно. – Хотел любить тебя так, как ты заслуживаешь. А любить я умею, поверь мне.
– Тогда почему нет? – Ее голос дрогнул.
– Потому что я могу подарить женщине ночь любви, и все, – ответил он с искренним сожалением, но в полном противоречии с тем, что говорил минутой раньше. – Ты не из тех женщин, кого можно просто уложить в постель. Ты – нечто большее, нечто лучшее. И я благодарен тебе за то, что сумела вовремя меня остановить. Ты права: мы должны оставить все как есть.
– Вот видишь, даже простая девушка может вести себя разумно, – горько усмехнулась Карин, стараясь подавить нарастающую в душе тревогу. – Так в чем же твой секрет? – рискнула она, переступая порог дозволенного.
Барон разразился громким хохотом, прозвучавшим не слишком естественно.
– Секрет прячется у меня в каюте, – ответил он, вдруг вновь входя в роль беспечного прожигателя жизни.
Карин побледнела и не смогла сдержать бешеного биения сердца.
– В твоей каюте? – повторила она.
– Точнее, в моей спальне, – грубо объявил он все тем же небрежным тоном, как бы предназначенным для публики.
– Мог бы избавить меня от подробностей, – она расправила юбку, стараясь хоть немного успокоиться и ретироваться с достоинством.
– Мы же друзья, верно? – осведомился Бруно самым дружеским тоном. – Между друзьями секретов нет. А та, о ком я говорю, – просто приключение, не больше.
– Меня твои любовные приключения не волнуют, – сурово отрезала Карин. – Избавь меня от этого. Я ничего не хочу знать о твоих похождениях в прошлом, настоящем или будущем.
– Врунишка, – поддразнил он. – Ты просто умирала от желания все узнать. Может, ты даже хочешь узнать, какая она с виду, как ее зовут и все прочее.
– Ты омерзителен, – бесстрашно бросила она ему в лицо.
– Она не так хороша собой, как ты, – уточнил он, – и у нее нет ни капли твоего обаяния, если это может тебя утешить. Еще не родилась на свет женщина, которая могла бы сравниться с тобой.
– Все это слова, – сказала она, задыхаясь от ревности. – Ты просто фабрика по производству слов.
Непоследовательность Бруно сбивала ее с толку.
– Если бы нашлась вторая такая, как ты, я бы, кажется, пошел на край света искать ее. – Можно было подумать, что он хочет затянуть этот диалог до бесконечности, словно готовится потерять ее навсегда. – А эта женщина сама меня искала. Это она настояла на том, чтобы последовать за мной. Завтра она вернется к себе на Капри, где муж дожидается ее с распростертыми объятиями. Для меня она значит не больше, чем вот это, – добавил он, указывая на забытую на столе бутылку виски. – Помогает расслабиться.
Увлекаемая головокружительной безумной каруселью чувств, Карин все же нашла в себе силы улыбнуться.
– Считай, что ты укрепил мой боевой дух, – искренне призналась она. Сообщение о том, что дорогой ей человек замешан в любовном приключении, потрясло ее меньше, чем можно было ожидать, в каком-то смысле ей стало даже легче. Куда страшнее было бы узнать, что он делит постель с женщиной, в которую страстно влюблен.
– Вот так-то лучше, – развеселился Бруно, хотя, по правде говоря, ничего хорошего в создавшейся ситуации не было, ведь оба они за внешней веселостью вынуждены были скрывать глубоко спрятанную боль.
Телефонный звонок прервал разговор. Бруно поднял трубку, выслушал то, что говорил ему собеседник на другом конце провода, и кивнул.
– Думаю, Карин может оказаться очень полезной. От нее будет больше толку, чем от тебя или от меня, – сказал он. – Сейчас узнаю, захочет ли она поехать. – И он повесил трубку.
– Что случилось? – встревожилась девушка.
– В доме в Каннебьере находится женщина, – начал он.
– С учетом того, чей это дом, – горько пошутила Карин, – данное обстоятельство не кажется мне необычным. Скорее заурядным.
– Шутки в сторону, Карин, – резко прервал он ее. – Речь идет о девушке, которую Кало подобрал на нашем пляже. Кто-то обошелся с ней очень скверно.
– В каком смысле?
Бруно сурово нахмурился. Подобному насилию он не находил оправдания.
– Кало убежден, что без женского участия не обойтись.
Карин почувствовала дурноту. Любое упоминание о сексуальном насилии вызывало у нее страшные воспоминания о негодяе, надругавшемся над ней.
– Это были какие-то хулиганы? – спросила она, прикрывая рот рукой, чтобы предупредить приступ тошноты.
– Нет, – ответил он, и жажда мести яростной вспышкой промелькнула в его взгляде, – это был человек весьма известный, у него прямо-таки дар нигде не оставаться незамеченным. Сын египтянина и бедуинки, сколотивший огромное состояние на сомнительных сделках. Он вознамерился затмить славу Аднана Хашогги [24], не обладая ни его умом, ни его вкусом, и с этой целью даже заказал себе гигантскую яхту. Он рассчитывает только на связи и собственную хитрость. Совести у него нет, он не уважает ни законов биржи, ни Корана.
