Она шире распахнула дверцу холодильника.
— Итак, что же мы приготовим? — спросила Нина Патрика.
В семь тридцать, придя домой после целого дня деловых встреч, поездки на стройплощадку и визита в больницу, Гордон Рэнсом набрал наконец номер Нины. Никто не отвечал, даже автоответчик не был подключен. Гордон долго держал трубку, прислушиваясь к гудкам.
Он пытался дозвониться Нине все выходные, вновь и вновь набирая номер, так что в конце концов каждая цифра ясно отпечаталась в его мозгу, и он мог повторять телефон Нины как молитву. Но никто так и не ответил.
Для Нины это был самый обычный лондонский уик-энд, каких уже было множество в ее жизни. Только в этот раз все так хорошо знакомые действия были как бы воспоминанием. Она ходила с Патриком в театр на новую пьесу какой-то модной феминистки, потом они обедали в ресторане с друзьями Патрика. В воскресенье утром — бродили по рынку Брик-лейн, отыскивая сокровища среди антикварной полуразвалившейся мебели. Затем был нескончаемый ланч со старыми друзьями, которые отметили про себя, что Нина заметно повеселела и потихоньку опять становится прежней Ниной.
За ланчем она познакомилась с одним архитектором, которого никогда не встречала раньше, хотя по его словам он был знаком с Ричардом. Архитектор недавно развелся. После ланча они прогуливались по парку мимо хозяев с собаками, детишек на роликах и трехколесных велосипедах. Архитектор спросил, не согласится ли Нина как-нибудь пообедать с ним.
Нина шла, держа руки в карманах и теребя подкладку пальто, смотрела на силуэты прогуливающихся людей на фоне зеленоватого неба и Вестминстерского холма. Как все это было знакомо, и чем дольше она смотрела на все это, тем безразличнее и холоднее становилась. Нина думала о Графтоне, и ей захотелось скорее вернуться домой.
Она улыбнулась архитектору.
— Я, к сожалению, не могу, но спасибо за приглашение. Я больше не живу в Лондоне. Перебралась в провинцию и сегодня вечером возвращаюсь домой.
— Может быть, в следующий раз, когда вы приедете в Лондон? — предложил архитектор, отдавая дань приличиям и явно не надеясь на согласие Нины.
Мрачный декабрьский день быстро перешел в вечер. Вечеринка подходила к концу, несколько пар уже распрощались, направившись в сторону дома.
— Пора возвращаться в Графтон, — сказала Нина Патрику. Она рассчитывала, что если поедет шестичасовым поездом, то как раз успеет на вечеринку к Фростам где-нибудь в начале девятого. Она решила это как-то сразу, не позволив себе особенно задуматься по этому поводу. Патрик услышал нетерпение в голосе Нины.
— Я отвезу тебя в Пэддингтон, — предложил он.
На вокзале Нина вновь обняла его. Он сделал удивленное лицо, показывая, что не очень привык к таким выражениям признательности.
— Может быть, в следующий раз ты приедешь ко мне? — спросила Нина. Ее лицо светилось от счастья. Она обнаружила целый оазис, родник счастья, и ей хотелось, чтобы Патрик разделил это счастье или, по крайней мере, восхищался им вместе с ней. — Там есть очень симпатичные люди, — добавила Нина.
Патрик оценил ее щедрость.
— Конечно, приеду, — пообещал он.
— Прекрасно. Может быть, и я отважусь и устрою вечеринку.
— Будь осторожна, хорошо? — опять предостерег ее Патрик.
— Конечно, — рассмеялась она, и Патрик вновь позавидовал ее беззаботности. Он стоял на платформе и махал вслед отъезжающему поезду, затем медленно направился к машине и вскоре уже ехал в сумерках Сити в направлении Спитафилда — к дому.
Всю дорогу до Графтона Нине казалось, что поезд еле тащится. Она была совсем как школьница, торопящаяся на важную для нее вечеринку.
Джимми Роуз направил пульт дистанционного управления на экран с таким видом, словно прицеливался в кого-то невидимого. Пройдясь по каналам, он обнаружил то, о чем и так догадывался: смотреть было нечего. Джимми убавил громкость и стал смотреть, как Гарри Секомб молча двигает губами на экране.
Стелла была где-то наверху. Роузы жили в небольшом современном доме, и выключив звук телевизора, Джимми мог слышать шаги жены, скрип открываемой дверцы шкафа, стук раскладываемой гладильной доски.
Джимми вытянул затекшие ноги, допил остатки пива из банки. На улице было темно, но большое окно, выходящее в сад, не было зашторено. Джимми видел свое неясное отражение в оконном стекле.
Вообще-то Джимми любил воскресенья. Он взял себе за правило никогда не работать в этот день, даже не думать о работе, а заботиться только о собственном удовольствии. Он был очень доволен тем, что они с женой давно пришли к соглашению по этому поводу. Звездочка любила в воскресенье поработать в саду или посидеть почитать, в то время как Джимми был абсолютно равнодушен к саду, а читал вообще очень редко, обычно детективы или биографии известных спортсменов. Он любил поваляться в постели, поиграть в гольф или сквош с кем-нибудь из друзей, а затем выпить с ними в клубе. Иногда за выпивкой к ним присоединялись жены, но Джимми больше нравилось, когда дело обходилось без них. Воскресные вечера, если они ничего не устраивали и не шли куда-нибудь, обычно проходили в полудреме, являясь как бы началом плавного перехода через ночной сон к утру понедельника.
Это воскресенье, однако, выдалось крайне неудачным. Дарси Клегг, бывший обычно партнером Джимми по гольфу, сегодня предложил поменяться. Дарси играл в паре с завсегдатаем площадки для гольфа, неким Френсисом Келли, а Джимми достался Майкл Уикхем. Майкл не проронил ни слова за все время игры и, казалось, получал особое удовольствие, играя из рук вон плохо.
Из отчаянных попыток Джимми спасти положение ничего не вышло. Они проиграли одну за другой четыре партии. К моменту, когда вся компания оказалась в баре, Джимми уже был в таком же плохом настроении, как и Майкл. Он вообще не любил проигрывать, а в особенности — проигрывать Дарси Клеггу.
Бар был полон. Народу было гораздо больше, чем до этого на площадке. Не все любили играть зимой на ледяном поле, но бар гольф-клуба был излюбленным местом воскресных выпивок графтонских снобов, которые считали, что бар на Соборной площади годится только для туристов, а в остальных барах города чересчур много юнцов, электронных игр и слишком громкая музыка. Френсис и Джимми еле протиснулись через толпу подвыпивших мужчин. Майкл наблюдал за ними с мрачной ухмылкой.
— Так можно умереть от жажды, — ворчал Джимми, измеряя мысленно расстояние, оставшееся до стойки бара.
Дарси Клеггу, в отличие от своих спутников, не приходилось протискиваться через толпу. Как только он приближался к какой-нибудь группе, к нему тут же поворачивались расплывающиеся в улыбке лица и протягивались для приветствия руки. На лицах подвыпивших графтонцев было написано, что только теперь, когда в бар зашел сам Дарси Клегг, они убедились, что попали в правильное место.
