Это было умное наблюдение. Ли, трезво смотревшая на вещи, привыкла высказываться прямо.
– Мы ведь не знаем Мэг, правда? – размышлял Поль. – Может быть, она в глубине души цыганка. Хотя я сомневаюсь, – добавил он.
Люди часто становятся слепы, выбирая себе пару. И любой посторонний может сказать, что выбор этот не сработает! Да, если его попросят, ему придется поговорить с Мэг. Захотел бы он, в конце концов, чтобы его дочь или сестра вышла замуж за человека, стоящего вне закона, даже если этот закон абсурден?
С другой стороны, люди всегда хотели разлучить влюбленных, когда считали их «неподходящими». И он снова вспомнил отчаянное письмо Мэг. Донал, сказали ее родители, не подходит ей. Но Анна, подумал Поль, тоже «не подходила» ему! Кто тогда может судить человеческое сердце?
– Это так романтично, – заметила соседка по комнате, – я имею в виду то, что твои родители ненавидят его и все такое.
В комнате, где Мэг одевалась на свидание с Дона-лом Пауэрсом, который приезжал из Нью-Йорка, собрались девушки.
– Почему он им так не нравится? – спросила одна из них.
Соседка по комнате опередила Мэг:
– Потому что он католик.
– Ну, моим бы это тоже не понравилось, – сказала одна из девушек, о дебюте которой в Копин Плаце много писали бостонские газеты. Она жила на Бикон-Хилл в доме своей прабабушки. Это был дом, в котором понравилось бы жить и матери Мэг: в нем было так много старых вещей: картин, шератонских кресел, ваз от Поля Ревери, – казалось, что за последние сто лет в нем не появилось ни одной новой вещи.
– Он очень красивый, – заметила о Донале соседка Мэг, не потому, что была такой великодушной, а потому, что сама только обручилась и чувствовала благожелательность ко всему миру.
Донал приезжал раз в середине зимы, оставался в Бостоне на ночь и провел день с Мэг – они пообедали в Локке-Обер, и он отвез ее обратно в колледж. Естественно, он привлекал к себе внимание, часть которого обращалась и на Мэг: ведь у нее теперь был собственный поклонник. Три года в Уиллсли она была в тени – положение, к которому она привыкла. Хорошая студентка, но не из тех, кто собирался стать врачами и юристами; хорошая пловчиха и игрок в теннис, но не из лучших; она не выделялась ничем особенным до появления Донала, который был старше, не мальчик из колледжа, явно богат, со светскими манерами. Его яркость высветила и ее фигуру, до того незаметную.
Когда девушки ушли, у Мэг оставался еще час. Она тщательно оделась, вертясь перед зеркалом. Мэг наконец решилась сделать перманентную завивку: было тяжелым испытанием сидеть присоединенной к машине с проводами, свисающими с потолка, и она по-настоящему испугалась, но результат стоил мучений, как и говорила ей Ли. Прекрасные волосы Мэг теперь волнами окружали лоб, а один маленький локон выбился из прически на виске. Эта вольность шла ей, и она не стала поправлять прическу.
Мэг выбрала красное платье: оно принесет счастье, будучи почти такого же оттенка, как то, в котором она познакомилась с ним. Она никогда не расстанется с тем платьем, каким бы старым оно ни стало. Мэг помнила, как покупала его вместе с Ли, как приятно скользил по телу блестящий шелк. Ли потянулась и поправила воротник.
– Стой прямо! Не горбись! – велела она Мэг. – Ты высокая, так и будь высокой.
Эмили колебалась:
– Красный ужасно бросается в глаза, вы не считаете?
Ли возразила:
– Что в этом плохого?
Единственный раз ее отец возразил Эмили, которая пришла домой, жалуясь на Ли.
– У нее ужасный вкус, слишком вульгарный. Да и откуда ему было взяться? Достаточно вспомнить ее происхождение.
И Мэг почувствовала в этих словах неосознанный антисемитизм, который в другое время ее мать отрицала бы с жаром.
Но Элфи восхищался Ли, ее самостоятельностью и независимостью.
Однако в своей дочери эти черты ему явно не нравились. К тому же, если бы он знал, о чем Ли говорит с Мэг наедине!
Однажды после закрытия магазина они пошли выпить чаю. Это было в первый год учебы Мэг в колледже. Мэг догадалась, что Ли, возможно, думает – и совершенно верно думает, – что Мэг необходимо узнать кое о каких вещах. Даже сейчас Мэг могла воскресить в памяти ощущение теплого и спокойного полдня и интимности за маленьким столом.
– Когда ты выйдешь замуж… – начала Ли, но Мэг прервала ее:
– Но что, если я никогда не выйду!
Это был тайный страх большинства девушек, кроме признанных красавиц и «личностей». Никогда не быть выбранной, никогда не стать любимой! Мэг снились сны, как она стоит в большом зале, где все разговаривают, расходятся парами мимо нее и она остается одна.
– Что, если я никогда не выйду замуж? Ли была сама уверенность.
– О чем ты говоришь? Ты никогда не должна так думать. А когда ты выйдешь замуж, – продолжала она, – ты должна всегда помнить, что мужчине нужна страстная женщина. Если ты даже умираешь от усталости, ты никогда не должна говорить «нет». Даже если тебе это не нравится, ты должна притворяться. Но кто знает? Может, это тебе понравится, и тогда не надо притворяться.
И она засмеялась так, что Мэг поняла – Ли была из тех, кому это нравится.
Но вдруг Мэг почувствовала страх, пустоту в груди. Ли проницательно посмотрела на нее:
– Я испугала тебя. Я не хотела. – И она взяла Мэг за руку. – У тебя будет все хорошо.
Но как это будет? – размышляла Мэг. Она не имела представления. Было так странно. В книгах ничего не говорится, только намекается, остальное дополняешь своими фантазиями. Не будет ли это неловко? Нет, конечно, нет: тела созданы так, чтобы подходить друг другу. Она почувствовала жар при одной мысли об этом. Ее пронзила дрожь.
Донал никогда не целовал ее, только держал за руку, когда они бывали в театре, и иногда в машине, держа руль другой рукой. И то, как смыкались их ладони, заставляло ее представлять то, что так же будет и с их телами, и, думая это, она чувствовала тот же жаркий озноб и не знала, чувствует ли он то же самое.
Он был очень официален, очень предупредителен. Возможно, ему просто нравится склад ее ума. Может быть, у него есть другая девушка для других вещей?
Так бывает, она слышала об этом. Но приезжал бы он так далеко только для того, чтобы поговорить с ней и подержать ее руку?
Она не видела его месяц, хотя он часто звонил по телефону. Они провели чудесный уик-энд в Нью-Йорке, слушая пение Мартинелли в Метрополитене, а на следующий день – Элеонору Дузе в ибсеновской «Даме из моря», на итальянском, который оба не понимали. Но голос певицы был так прекрасен! И, глядя на Дузе, хотелось стать прекрасной, сидеть прямее и следить за своими жестами.
