— Все в порядке, Маш. Иди.
— Света просила передать, что ждет от тебя ответа насчет конкурса. Туда нужно подать заявку до завтра. Крайний срок.
— Спасибо, что сказала, — отозвалась я бесцветным голосом.
Зря только допустила мысль, что теперь я могу заняться тем, что так люблю. На это по-прежнему нет времени, а помощи мне ждать неоткуда. В этом была вся моя мама. Вместо конкретной помощи она всегда предпочитала иную.
Это началось еще в те дни, когда она узнала о моей беременности. К ее чести, я ни разу не слышала от нее упреков за то, что принесла в подоле.
Но пока я скакала на мяче и пела до хрипоты израильский гимн, мама посещала сомнительных врачей, которые принимали исключительно на дому или постоянно переезжали с места на место, и консультировалась у них о газиках и коликах у Али. Потом ставила свечи за то, чтобы зубки прорезывались безболезненнее. Ходила по медиумам каждый раз, когда у малышки поднималась температура.
Аля росла в срок и как по учебнику. И были бессонные ночи, и сопли, и температура, все то, что всегда сопровождает детство любого ребенка, а мама продолжала верить в то, что просто нужно найти свой путь. И своего духовного наставника.
К третьему году в детском саду, закалившись и укрепив иммунитет, Аля перестала болеть так часто. И теперь мама переключила свое рвение на то, чтобы найти мне мужа.
И все началось по новой.
После родов, только однажды в запале я обвинила маму в том, что она никак мне не помогает. Я сорвалась тогда и мне до сих пор стыдно, но я оказалась не готова услышать в ответ, что вообще-то я и должна справляться со всем одна. Ведь в ее время не было памперсов, мультиварок, стиральных машин и облегченных прогулочных колясок, а у меня все это было, а значит, я не имела права жаловаться.
Мой отец погиб, когда мне было десять. Он был военным с закалкой старого режима. Именно мама подносила ему чай и тапочки, когда он возвращался домой, а в выходные сама проводила генеральные уборки, пока папа отдыхал у телевизора. Мне не позволялось даже играть дома, чтобы не шуметь, когда папа жил с нами, а не отбывал очередную командировку.
Мама очень сильно любила моего отца и очень долго приходила в себя после его гибели. А может, она так и не оправилась. В любом случае, мужчины в ее глазах всегда были божествами, которым должны прислуживать женщины, а единственный способ выразить им любовь — были стирка, уборка и глажка.
За меня стирает машинка, а гладить я ненавижу, и поэтому покупаю одежду, которая не мнется. Очень часто мама приходила в гости и тут же начинала подметать пол. Я звала ее посидеть с внучкой и дать мне хотя бы час, чтобы передохнуть в одиночестве, принимая ванну. Но мама считала, что через веник она нагляднее демонстрирует свои чувства и заботу обо мне.
И даже обиделась, когда я купила робот-пылесос.
Она берет Алю где-то раз в неделю к себе на сутки, а все остальное время посвящает тому, что договориться с потусторонними силами и найти мне мужчину, потому что я не могу продолжать так эгоистично жить сама, ведь моей дочери нужен достойный пример перед глазами. О том, что в моем детстве даже говорить в присутствии отца мне запрещалось, она уже почему-то не помнит.
Глава 22. Соня
Андрей был точен, как часы.
Выйдя на крыльцо опустевшей студии, уже в пять ноль одну я увидела, как во двор бесшумно вплыл темно-вишневый «Лэнд Ровер» и припарковался у скверика во дворе, идеально вписавшись между двумя другими автомобилями.
Аккуратный и правильный водитель, как и было сказано. Он ведь управляет самолетом, так что какую-то машину, да еще и на земле, мог припарковать, наверное, даже с закрытыми глазами.
При виде Андрея мое сердце едва не выпрыгнуло из груди. На миг, пока он шел прямо ко мне, не сводя с меня пристального взгляда, я подумала о том, что могла и не встретить его. Могла оказаться на работе в этот день, а не дома. Могла решить, что незачем принимать ванну и обойтись душем.
А еще могла завести к этому времени лишь бы какого мужчину, поддавшись уговорам мамы. Это не было таким уж невероятным сценарием и, если бы я вышла замуж, а не залетела от любовника, то наверное тоже считала бы совершенно нормальным, что мой муж не знает, где у нас пылесос, и не умеет как следует отмывать кастрюли.
А Андрей…
Просто взял губку и вымыл посуду, пока я укладывала дочь.
— Привет, — прошептал он, поднявшись по ступенькам.
— Привет, — отозвалась я.
В его ярко-синих глазах тлело пламя предвкушения. На этот раз на нем были свободные спортивные штаны, темно-синий батник и простая белая футболка. На ногах огромные белые кроссовки с яркими вставками. Он был гладко выбрит, поскольку, наверное, привык бриться регулярно из-за своей должности. От него пахло мылом, дезодорантом, а волосы были в беспорядке, как если бы он постоянно проводил по ним рукой, пока добирался.
Я взяла его за руку и провела внутрь. Захлопнула дверь и в тишине громко провернула в замке ключ, закрывая студию для всех, кроме нас двоих.
Желание исходило от Андрея ощутимыми волнами, как от разгоряченного в полдень камня на пляже. Он не сводил взгляда с меня, наверное, еще и потому что впервые видел меня в такой обтягивающей одежде. Я была в очень коротких шортах, и топике, обнажающим живот. Обычно, я занимаюсь в спортивном лифчике, но на этот раз я решила, что обойдусь без него. Краем глаза я заметила, как Андрей смотрит на мою грудь, и в сердцах усмехнулась. Это ведь только начало.
Я провела его в танцевальный зал с зеркалами и тренировочными пилонами. Усадила его на степ у дальней стены, а сама нагнулась к каблукам, которые дожидались своего часа.
Андрей сглотнул.
Просканировав длину моих голых ног, поерзал на месте.
Я не сдержала улыбки. Он все еще не сказал мне ни слова, кроме того «Привет» на пороге, но каким-то образом в словах и не было никакой нужды. Я понимала, чувствовала его мысли и желания. Ведь сейчас они были у нас одинаковыми.
Цокая каблуками, я сделала несколько твердых шагов до музыкальной установки. Умышленно повернулась к Андрею спиной, позволяя ему оценить вид сзади.
Занесла было палец, чтобы включить выбранную композицию, но вместо этого вдруг прокрутила плейлист дальше.
Сначала я планировала станцевать медленный эротический танец, который все-таки завершался бы моим обнажением на коленях Андрея. Но разговор с мамой разозлил меня.
Теперь я вся горела от желания выплеснуть негативные эмоции в танце, отпустить их, чтобы не держать в себе. Поэтому мой выбор пал на энергичный и динамичный трек с жестким соло из ударных инструментов в начале и неожиданным финальным дуэтом со скрипкой.
Скрипка и барабаны были как два разных полюса. Твердость ударных напоминала мужчину, а пронзительные ноты мелодичной скрипки напоминали женщину.
Когда заиграла музыка, я все еще стояла спиной к Андрею. С виду могло показаться, что я задумалась о чем-то своем и просто теряю время, ожидая непонятно чего.
Но за эти тридцать секунд студию наполнил жесткий сухой ритм ударных, который хлынул из колонок с неудержимостью оголодавшего зверя. И только после я развернулась.
В два широких шага настигла пилона. Где тут же взмыла над полом, уцепившись руками за сталь, а на смену барабанам пришла звонкая скрипка, переменчивая, как женское настроение.
Выставив ногу, я обвила пилон коленом и отпустила руки. Не сбавляя скорости и по-прежнему вращаясь вокруг своей оси. Для Андрея, как стороннего зрителя, это и вовсе произошло легко и непринужденно, тогда как за любым трюком на пилоне стояли долгие утомительные тренировки с неизбежными падениями и очень болючими синяками.
Я же отдалась музыке. Позволила ей вести меня и мое тело. Отточенные до автоматизма движения позволили раствориться в ритме. Я падала на колени, даже не морщась, но зная, что завтра на коже появятся новые синяки. На колени и локти нужно было надеть защиту, как у тех, кто катается на роликах, но я не хотела портить зрелище для Андрея. Щитки были неизменным атрибутом тренировок, а для меня этот танец не был обычным, а самым настоящим выступлением. Ведь других у меня нет и не будет.
