дворе раньше жили, – пожимает плечами Стелла. – Как-то так и познакомились.
– Мне показалось, что они тебя боятся, – продолжаю я, внимательно наблюдая за ее реакцией.
– Да? – лицо девушки не выражает ничего, кроме беспечности. – Возможно.
– А есть за что? – не унимаюсь я.
– Без понятия. Это у них надо спросить, – Стелла одаривает меня таинственной улыбкой, а затем переключает свое внимание на пиликнувший телефон.
Опасная она все-таки девчонка. Опасная и загадочная.
Перевожу взгляд в сторону и тут же упираюсь им во входящего в кабинет Бестужева. Парень, как всегда, передвигается вразвалочку, с наглым видом гоняя во рту жвачку. Проходя мимо моей парты, он как бы случайно задевает ногой висящий на крючке рюкзак, и эта его выходка становится последней каплей в чаше моего терпения.
Как же они все задрали цепляться к моему рюкзаку!
– Ты нормально ходить можешь? – рычу ему в спину. – Или тебе ноги вправить?
– Ну вправь, если сможешь, – губы Глеба расплываются в улыбке.
Кажется, он рад тому, что наконец смог меня спровоцировать. А я рад возможности выплеснуть скопившийся негатив. Ради эмоциональной разрядки готов даже рискнуть целостностью своих кожных покровов на лице. До свадьбы, как говорится, заживет.
Поднимаюсь на ноги и решительно устремляюсь навстречу Бестужеву. Он с места не двигается: так и стоит у своей парты, широко и как-то безумно улыбаясь.
Вот дурачок, а! Скалится так, словно мы с ним не драться собираемся, а в салки играть. На всю голову отмороженный!
Среди одногруппников поднимается сдавленный гомон обсуждений, но я не обращаю на них внимания. Мне нет абсолютно никакого дела до мнения этих чужих людей. Пускай засунут свое неодобрение себе в зад!
Вот блин… Совсем себя не узнаю. Ведь раньше я не был таким агрессивным. Что со мной происходит? Просто нервы расшалились или неблагополучная окружающая среда негативно влияет?
Подлетаю к Бестужеву и грубо толкаю его в грудь. Парень покачивается, но, вопреки моим ожиданиям, назад не пятится, продолжая пялиться на меня с поистине психопатским весельем в глазах.
– Тебе весело, да?! Весело?! – вновь толкаю его, нарываясь.
– Блин, ты даже не представляешь, насколько, – говнюк закатывается хриплым хохотом, чем бесит меня еще сильнее.
Ощущаю, как в груди разливается что-то обжигающе-горячее. Оно плавит кости и испепеляет чувства. Наверное, это ярость. Перемешанная с ненавистью. И приправленная обидой на эту долбанную несправедливую реальность.
Нет, ну правда! Какого черта здесь творится?! Почему всякие моральные уроды живут и здравствуют, а мои родители гниют в сырой земле? Почему в почете звериная физическая сила, а не острый ум? Почему наглость ценится выше, чем доброе сердце? Почему оболочка всегда одерживает победу над содержанием?
Остановите эту спятившую планету – я сойду!
Пелена вышедшей из-под контроля злости окончательно застилает глаза, и я, как следует замахнувшись, наношу Бестужеву сокрушительный удар в челюсть. Парень дергается назад, пытаясь уклонится, но его реакция запоздала – мой хук справа смачно впечатывается ему в лицо.
Ухватившись за край парты, Глеб чудом не опрокидывается на пол и, с трудом восстановив равновесие, бросается в ответную атаку. Успокаивает лишь одно – на его физиономии больше нет самодовольной улыбочки. Мне-таки удалось ее стереть.
Дальше все происходит как в гребанном боевике, создатели которого поскупились на качественные спецэффекты. Мы с Бестужевым устраиваем откровенный махач в стиле «кто во что горазд».
Я луплю его по роже, он пинает меня в живот. Несколько неудачных попыток нанести джеб с моей стороны и одна удачная – с его. Напарываемся на соседнюю парту и, сцепившись, кубарем летим на пол.
Наше рукопашное месиво набирает обороты.
Я снизу, Бестужев сверху: пытается придушить, но я выкручиваю ему запястье, вынуждая отпустить мое горло. Напрягаю пресс, стремясь скинуть с себя соперника, но гаденыш фиксирует меня ногами, мешая лавировать телом. Вот урод!
Улучив удобный момент, рывком выталкиваю кулак вперед и приземляю его прямо в глаз соперника. Теперь фингал засранцу обеспечен, тут к гадалке не ходи.
«Прекратите! Перестаньте!» – где-то на заднем фоне раздается женский перепуганный визг, но ни я, ни Бестужев не придаем этому значения. Никто не спешит останавливаться. Никто не хочет уступать. Каждый жаждет выйти победителем из драки. В этот миг в нас, определенно, нет ничего человеческого: мы, словно два озлобленных зверя, рвем друг на друге одежду и кожу в отчаянной попытке доказать собственное превосходство.
Разразившись шумным матом, Глеб подносит ладонь к подбитому глазу, а затем резко берет меня в захват и, завалившись набок, разгибает мой локтевой сустав до критического предела по принципу рычага. Это популярный в единоборствах болевой прием, призванный обездвижить оппонента.
Воздух разом выходит из легких, и я с силой жмурюсь, пытаясь отключиться от пронзительной боли, раздирающей руку. Дышу через не могу, цепляясь за стремительно ускользающую реальность, как за спасительную соломинку, но она, зараза, все равно плывет и меркнет…
Сменить положение не получается, освободиться из железных тисков Бестужева – тоже. Он давит так сильно, что вот-вот вывихнет мне долбанный сустав. Я чувствую, что опасная грань уже близко. Где-то совсем рядом… Еще какой-то сантиметр – и травма опорно-двигательного аппарата мне обеспечена.
– Отцепились друг от друга!!! Живо! – прямо над нами раздается гневный крик преподавательницы химии. – Бестужев, я кому сказала?! Слезь с Янковского! Немедленно!
Охват Глеба ослабевает, и я с облегчением притягиваю к себе ноющую руку. Пару раз сгибаю ее в локте, приходя в чувства, и оглядываюсь вокруг.
Повсюду бедлам: парты первого ряда уехали к окну, на полу валяются бесчисленные тетрадки и письменные принадлежности, декоративная пальма на подоконнике переломана у самого корня.
М-да… Ну что сказать? Мы с Бестужевым разошлись не на шутку. Так размахались кулаками, что разбомбили пол аудитории. Вряд ли нам этой сойдет с рук. Ой как вряд ли.
– К директору! – будто в подтверждение моих мыслей цедит химичка. – Оба!
Слегка пошатываясь, поднимаюсь на ноги и тыльной стороной ладони утираю кровь, капающую с подбородка. Среди ребят царит гробовая тишина, больше никто не шушукается. Лица у них взбудораженные: у кого-то перепуганное, к кого-то скорбно напряженное, у кого-то перекосившееся от любопытства… Все пребывают в шоке. Все, кроме Стеллы.
Она одна выглядит до странного спокойной. Знай себе стоит у стеночки и, задумчиво сощурившись, глядит в окно. Будто то, что за ним, в стократ интересней, чем наша с Бестужевым стычка.
Прохожу мимо нее, и в голове бегло проносится безумная мысль: «А что, если она с самого начала знала, что так будет? Знала и поэтому не удивлена?».
Глава 23
Егор
– Беспредел! Натуральный беспредел, да, Нина Геннадьевна? – директор переводит возмущенный взгляд с
