Годом раньше он бы уже лежал со свёрнутой шеей, но Гера бескомпромиссным упрямством и наглостью сумел отвоевать себе право числиться у меня в любимчиках. Благо его частые вылазки за пределы хозяйской комнаты этому способствовали. Это моя маленькая тайна, крепкая привязанность в которой стыдно признаться даже самой себе, остальные же и вовсе продолжают опасаться, как бы я не завершила свой провалившийся замысел по возвращению птицы на родную помойку. Да ни за что! Но им этого знать незачем.
— Ку-у-шать неси! — настойчиво клянчит Гера, не позволяя мне на секунду забыть о своих прямых обязанностях.
— Несу, плешка тараканья! — радостно докладываю я, наткнувшись на нужную упаковку с изображением пёстрых сородичей Геры. Тот, узрев требуемое лакомство, снисходительно отодвигается, позволяя насыпать в кормушку орехово-зерновую смесь и, прежде чем приступить к её уничтожению, внимательно заглядывает мне в лицо.
— Кар-рина, — старательно выговаривает он новое для себя слово.
Отчего-то на глаза наворачиваются слёзы.
— Птеродактиль ты мой нечёсаный, — запинаюсь, смаргивая предательскую пелену. Конечно, первым делом закрадывается подозрение, что Гера делает это исключительно во избежание голодной смерти, однако я эти мысли негодующе отметаю. Любимец Тролля может быть упрямым, невоспитанным, но никак не продажным. Ринат презирает фальшь и лицемерие, мне ли не знать.
Наблюдая, как птица жадно щёлкает свой долгожданный завтрак, по моей халатности переросший в поздний ужин, я возвращаю корм в недра прикроватной тумбочки и, уже не глядя, закрываю её лёгким толчком ноги.
Ну, лёгким он должен был быть. На деле же дверца громко хлопает, Гера испуганно матерится, я подвываю, потирая ушибленную конечность, а с поверхности тумбочки падает металлическая корзинка для мелочей. Как следствие содержимое высыпается на пол, некоторые предметы закатываются далеко под кровать. Вот я растяпа! Обречённо вздыхая, сажусь на ковёр, чтобы собрать мелочевку.
Меня охватывает невольный трепет, подобный которому я испытала лишь однажды, когда совсем ещё ребёнком впервые выпотрошила мамину косметичку. В тот раз атмосферу таинства сильно подпортило её несвоевременное возвращение, сейчас же мне ничто не угрожает, и я с волнением складываю назад вещи Рината. Теперь, когда его нет рядом, необъяснимый страх пропал, оставив одну глухую, щемящую тоску.
В большинстве своём в корзинке хранятся обычные для юноши предметы: мелочь, флешки, несколько пластинок фруктового орбита. У меня самой подобного добра валом. А вот небольшой, серебряный амулет вызывает мой пристальный интерес. Это миниатюрная комбинация из пяти карт, состоящая из туза, короля, дамы, валета и десятки бубновой масти. Металл потемнел от времени, видимо Ринат приобрёл его ребёнком, и вызывает искреннее недоумение. Вспоминается скандал, случившийся в самом начале нашего совместного с Троллем проживания, когда Илона застала сына за онлайн игрой в покер. Боже, как она тогда ругалась! Даже отвесила покрасневшему Ринату крепкую затрещину, после чего тот долго успокаивал рыдающую мать. Карты у них отчего-то под запретом, но парень продолжает хранить серебряный роял-флеш — самую редкую и сильную комбинацию в покере. Вопрос — зачем?
Следующая находка меня смущает и окончательно отбивает желание копаться в чужих вещах — это начатая упаковка презервативов. Я, конечно, отдаю себе отчёт, что Ринат с Катей не ограничивались прогулками рука об руку, но лично в том убедиться крайне неприятно, я бы даже сказала — больно. Лицо покалывает от смущения, стоит лишь припомнить увиденную на экране гостиничной плазмы пошлость, а воспалённое воображение живо рисует Тролля в главной роли.
До сих пор мне всё давалось по первому желанию, я шла напролом, не заботясь о планах и чувствах окружающих, и благосклонность Рината никогда не являлся моей целью, скорее наоборот. Так откуда сейчас взялась злость и чувство, что меня предали?
Обида тисками сдавливает грудную клетку, выкачивая из неё весь воздух, и я с громким стуком возвращаю корзинку на место. Ринат мне никто, так ведь?! Отчего же так жжётся и щемит в груди?!
Не в силах постичь собственных метаний, присаживаюсь на кровать Рината, тоскливо осматривая пол. Из-под тумбочки виднеется ранее не замеченная мною связка ключей, с чёрно белым брелком в виде футбольного мяча.
И надо бы подняться, достать его, но мышцы вдруг становятся чужими и ватными. Окружающие меня стены как при просмотре 3D фильма в кинотеатре отодвигаются всё дальше, сменяясь непривычно высокими стволами, появляется отчётливый запах прелой листвы, а на языке появляется слабое послевкусие клубничного леденца.
Брелок разбухает, увеличиваясь в размерах, затем и вовсе оживает, превращаясь в настоящий мяч. Не в состоянии отличить, где заканчивается реальность и начинается проекция моей сбредившей фантазии, зачаровано смотрю, как он катится по тротуарной плитке, отражаясь в осенних лужах. Мячик совсем новенький, и оттого — желанный. Как можно позволить такому укатиться? Нельзя. А мяч продолжает манить за собой, заражая беззаботным весельем: ещё чуть-чуть и поймаю! Ловлю почти. Рука тянется вперёд, чтоб схватить его, но он вдруг сам останавливается, придавленный чьей-то огромной подошвой…
Дальше темнота и беспомощность, подобной которой никогда не испытаешь стоя на краю обрыва. Такая приходит лишь в момент, когда ты уже падаешь, когда понимаешь — обратного пути нет.
Скулю, свернувшись на широкой кровати охваченная липким оцепенением, неспособная отличить явь ото сна, словно границы реальности и вымысла начисто размылись и я лечу в бездну, на дне которой меня уже кто-то поджидает. Сердце давно качает не кровь, а жидкий, леденящий страх, перерастающий в удушье. Я вижу только сильные мужские руки с выпуклыми венами, они смыкаются на моей шее и методично знакомят со всеми гранями боли: от объятых жаром лёгких до лютой обречённости. И только достигнув предела, когда ощущения меркнут вместе с сознанием, лицо мучителя обретает человеческие черты — немыслимое сочетание жестокой решимости и сочувствия в красивых разноцветных глазах.
Таинственный палач — мой сводный брат.
— Почему я?! За что?! — мой хрипящий крик прогоняет наваждение, и я с небывалым облегчением различаю профиль обнимающей меня Илоны.
— Тише, родная, всё хорошо…
— У неё опять начинаются галлюцинации, — разбитым голосом шепчет отец.
Опять? То есть, подобное уже происходило? Но я не помню! Ничего не помню…
Что всё это значит?!
Пора исправить эту ошибку
— Белка, привет! — Климов, нагнавший меня у ворот универа, выглядит, как всегда, безупречно. Будто бы это не он вчерашним утром с трудом выговаривал буквы. — Жива, подруга? Выглядишь, будто на тебе Тролль потоптался.
Тоже мне шутник выискался.
— Не суди по себе, — игриво царапаю ноготком кожу на его скуле в паре миллиметров от синевато-багровой ссадины, нарочно причиняя далеко не самые приятные ощущения. Сам напросился, в следующий раз будет аккуратней с оценкой моей внешности.
Климову такая «ласка» не по душе, но и прослыть слабаком чести мало. Мгновенно сориентировавшись, парень перехватывает мою руку и картинно целует её у самого основания ладони. Ловко выкрутился, лис. Зачёт. Однокурсники, которые имеют счастье лицезреть эту приторно-ванильную сцену тотчас принимают выжидательную позицию. Наверняка гадают, неужто лёд в наших с Эдом отношениях тронулся. Скорее тронусь я.
Сверкнув довольной улыбкой, Эд склоняется к моему уху, достаточно близко, чтобы окружающие не могли чего-либо расслышать и недовольно шепчет:
— Какого чёрта ты не предупредила, что твой братец не дружит с чувством юмора?
— А, по-моему, дружит, — ласково треплю его по волосам. — Видели бы вы свои лица, когда он раскидал вас как детей. Вот честно, давно так не смеялась.
— Волосы не тронь! — рычит Климов, больно впиваясь пальцами в мою талию. — Укладку испортишь.
