— Но я пожалел об этом, как только дверь за ней закрылась. Рейнджер был отличным псом. Я так сильно скучал по нему, что так и не взял другого. Но так все равно было правильно.
— Хорошо.
— Я не могу дать тебе того, чего ты заслуживаешь.
Я выдержала это без того, чтобы мое тело отреагировало, например, пошатнулось, дернулось, как будто по нему нанесли удар, но не физический, а словесный.
Вместо этого я ласково сказала:
— Я знаю. И знала это с самого начала. Я поняла это только тогда, когда Дианна рассказала мне о Шандре. Но я знаю, Джонни. Ты не мудак. Ты без слов дал мне понять о наших отношениях, и ты мне нравишься, поэтому я приняла решение остаться теми, кем мы были, чтобы ты не чувствовал себя плохо. Я понимаю. Понимаю на все сто процентов. И всегда понимала. Я знала, как у нас обстоят дела. Так что, пожалуйста, не расстраивайся из-за этого.
Джонни притянул меня еще ближе, опуская голову ниже и упираясь лбом в мой лоб.
— Ты удивительная женщина.
Теперь я понимала всех тех женщин, которые жаловались, когда при расставании мужчины говорили им подобные вещи, заставляя их задуматься: если это правда, то почему они с ними расстаются.
Со мной никогда не расставались. Я всегда первой разрывала отношения, потому что всегда делал неудачный выбор.
Полагаю, хоть обстоятельства сейчас были иными, но ситуация с выбором никак не поменялась.
Я сжала его шею и чуть приподнялась на цыпочки, чтобы теснее прижаться лбом к его лбу.
— А ты потрясающий парень.
— Прости, я не должен был устраивать сегодняшний вечер.
Я оторвала свой лоб от его и заставила себя широко улыбнуться.
— И лишил бы меня стейка с чесноком и сыром и потрясающего секса? Так вот, если бы ты это сделал, то был бы абсолютным мудаком, — поддразнила я.
— Ох, черт, — прошептал он, его руки судорожно сжались вокруг меня.
— Джонни, все в порядке, — вновь нежно сказала я.
— Хотел бы я встретиться с тобой до того, как она меня поимела, — его голос тоже звучал нежно.
— Но этого не случилось. Все произошло так, как произошло. И судя по твоим словам, тебе было хорошо со мной, как и мне с тобой. Так что давай закончим все, не привнося в это ничего плохого. Все есть, как есть, и у нас было то, что было. Я уйду, и если тебе когда-нибудь захочется хорошего гуакамоле или потусоваться с Уэсли, ты знаешь мой номер и, возможно, в следующей раз, когда мне потребуется поменять масло, ты сделаешь мне скидку.
— Я все еще хочу взять тебя в поход.
Я растворилась в нем.
— Но я не возьму тебя в поход, — прошептал он.
Он не возьмет меня в поход.
Почему после двух завтраков, двух ужинов, одного телефонного разговора, одной переписки и большого количества секса это прозвучало так, будто кто-то навсегда отменил Рождество?
Я придвинулась к нему, поцеловала, слегка прижимаясь губами к его губам, затем сильнее, наши губы приоткрылись, и я скользнула языком внутрь. На секунду он вобрал его глубже, затем вытолкнул обратно и сам вторгся в мой рот.
В прохладе ранней летней ночи, мы очень нежно, неторопливо и долго целовались у ручья, за которым слышался плеск водяного колеса.
После того, как мы закончили, Джонни отвел меня в постель и крепко прижал к себе, и я хотела, чтобы он занялся со мной любовью, но он был не таким мужчиной. Он бы обнял меня, но не взял бы от меня больше, чем уже имел.
Я заснула раньше, чем он.
Но проснулась также раньше него.
И так тихо, как только смогла, я оделась. Отыскала блокнот. И написала ему записку. Я отказалась смотреть на него, спящего в постели, когда оставляла записку на тумбочке. Я забрала собак. Мы сели в мою машину. И поехали домой.
Только когда Лютик оказался у меня на плече, а Уэсли запрыгнул на кухонный островок и защебетал, мой телефон, также лежавший на столешнице, возвестил о входящем сообщении, и, взглянув на него, я увидела текст под его именем на экране.
«Ты тоже»
В моей записке к нему было сказано: «Ты лучший. Спасибо за то, что ты такой».
Я закончила готовить завтрак, съела его, и все это под тихие, неторопливо катящиеся по щекам слезы.
***
В тот вечер после работы, поднимаясь на свое крыльцо, я совершенно забыла о том, чтобы наверстать все домашние хлопоты, которые забросила за время, проведенное с Джонни, о чем так усердно думала всю дорогу домой.
С некоторым страхом я уставилась на плетеное кресло-качалку.
Добравшись до кресла, я как вкопанная стояла в своих туфлях на высоких каблуках, уставившись на сиденье.
На клетчатой подушечке, прислоненной к подушечке с цветочным принтом, стояла круглая ваза, доверху наполненная водой и бледно-розовыми пионами.
Прошлой ночью, из-за волнения по поводу того, чтобы добраться до Джонни, я мельком заметила, что пышные кусты пионов, произраставшие позади мельницы, полностью расцвели.
И цветы были бледно-розовыми.
Перед вазой лежал свернутый кусок ткани рыжего цвета.
Я взяла его, развернула, и оттуда выпал листок бумаги.
Это была футболка «На пути к дому», в которой я спала прошлой ночью у Джонни.
Я наклонилась, подняла листок бумаги и прочитала:
Это приятное воспоминание.
Я надеюсь.
Для меня так и будет, Иззи.
Всегда.
Дж
Он не хотел быть жестоким, я знала. Он хотел, чтобы это было тем, чем я надеялась оно однажды станет.
Сладким воспоминанием.
И когда я прижала футболку к лицу и почувствовала запах свежевыстиранной ткани, я поняла, что это он сделал также из лучших побуждений.
Но я жалела, что он ее постирал.
Я позволила одной слезинке упасть, впитавшись в материал.
Затем, убрала футболку от лица, шмыгнула носом и направилась к двери, чтобы выпустить собак.
Глава 7
Марго
Иззи
ЭТО СЛУЧИЛОСЬ спустя ровно две недели и один день после того, как мы с Джонни закончили то, что никогда не начиналось.
Я пришла домой с работы, выпустила собак, сменила каблуки на сапоги, позаботилась о лошадях, но оставила их в загоне, снова надела каблуки, схватила сумочку и ключи, а также свой дневник и несколько цветных ручек, и направилась на выход.
Я поехала в «Звезду». Очень милый, но не модный (как мне сказали) стейк-хаус примерно в десяти милях от города, который Дианна и Чарли нахваливали мне много лет.
Дианна требовала, чтобы все ее дни рождения отмечались в «Звезде», а Чарли устраивал их в выходные, позволяя людям праздновать вместе с ней, но я никогда там не бывала.
И вместо того, чтобы продолжать хандрить по поводу того, чтобы смириться с тем, что я никогда не буду как моя сестра или мама, которые брали от жизни все, что хотели, не давая слишком многого взамен, просто наслаждались собой и тем, что предлагала жизнь, не желая большего, я собиралась съесть хороший стейк.
Другими словами, насладиться хорошим стейком, продолжая хандрить по поводу того, что мы с Джонни закончили то, что никогда не могло начаться.
Или, точнее, чего я хотела от Джонни, но этому не суждено было случиться.
Последний раз, когда я ела стейк, его для меня готовил Джонни.
Я запретила себе думать об этом.
Тем не менее, я понимала, что должна перебороть себя, иначе дойду до того, что никогда больше не буду есть стейк.
Мама улыбнулась бы этому с небес.
Но как бы мне этого ни хотелось, я любила стейк.
Поэтому мне нужно было избавиться от этого печального воспоминания.
С момента расставания, я также не позволяла себе проводить слишком много времени в городе.
Я пробыла в Мэтлоке несколько месяцев, но с приближением лета все в нем начало пробуждаться. На улицах было людно, большая площадь, как объяснили Дианна и Чарли, готовили к проводимым почти каждые выходные мероприятиям, фестивалям, спектаклям под открытым небом или еще чему-то (однажды я даже посетила концерт, а на День памяти, в эти выходные, состоится кулинарный фестиваль). И если бы Джонни относился к тем людям, кто проснувшись в выходной, отправляется гулять и развлекаться, я бы не хотела столкнуться с ним.
