— Вы отговорили Марину от аборта?
— Я? — Мещеряков опять смеётся, словно я сморозила глупость. — Моё мнение для сестры никогда не имело значения. Она считала меня занудой, тупым жирдяем и всё в таком духе. Другое дело Сашка Савицкий — мой друг детства и тот человек, с которым я начинал строить свою нынешнюю империю. Он был идеальным во всём: красивый, как бог, весёлый, эрудированный, честный… Список его достоинств можно продолжать бесконечно. У Сани был только один недостаток: он лет с четырнадцати был влюблён в мою непутёвую сестру. Именно Савицкий тогда сумел отговорить Маринку от аборта. Понимал, что сделай она его, и детей у дуры может никогда не быть. А он так хотел, чтобы их было много!
— Я так понимаю, ваш друг усыновил Геру и женился на Марине?
— Да, всё верно. И первые года три они даже жили душа в душу, пока Марине снова не стало скучно. Ей надоело быть матерью, наскучило жить с одним и тем же мужчиной. Когда Гере исполнилось года два, она просто собрала вещи и вернулась домой.
— Вместе с сыном?
— Нет. Геру она оставила Сашке, а тот… Понимаешь, он за два года успел полюбить парня, как родного. Дал ему свою фамилию, да и вообще души не чаял в малыше. Гера рос в любви и достатке, но чем старше он становился, тем чаще начинал задавать вопросы.
— О маме? Как знакомо!
— Да, — скрипит Вадим и будто случайно касается моего плеча. — Забавно, но моё прошлое — это кладезь данных для работы психиатра… По крайней мере, только психическим отклонением я могу назвать свою любовь к твоей матери. Они были с Мариной как две капли воды — обе безбашенные, безответственные. Две эгоистки, до одури красивые, но зацикленные на себе. И, знаешь, я это понял, когда на пороге своего дома обнаружил Нику. Смешно, но до того момента я даже не подозревал, что у Лизы есть дети.
Слышать подобное о собственной матери, мягко говоря, больно. Наверно, поэтому непроизвольно шмыгаю носом, а Вадим замолкает.
— Прости, — произносит спустя вечность. — Ты сама искала правду.
— Всё нормально, — бурчу через силу. — Мне не привыкать. Что было дальше?
— А дальше мне пришла в голову, как тогда казалось, идеальная мысль. Я поставил перед собой цель возродить материнские чувства в обеих, для чего начал забирать к себе вас с Герой на всё лето и на Рождество. И, знаешь, твоя мать оказалась не безнадёжной. Когда тебе исполнилось пять, она даже пыталась забрать тебя к нам навсегда, как и Нику, но тут уже против выступил Сергей, твой отец.
— А Марина? Она приняла Геру?
— Нет. У моей сестры ген материнства оказался недоразвитым, сгнившим под корень.
— Что случилось потом? Почему отношение мамы ко мне так сильно изменилось? Всё дело в моём отце?
— Нет, Тася, нет. Твоя мама всегда тебя любила, да и сейчас любит не меньше.
— Тогда что?
— Гере в то Рождество было одиннадцать. Он, по традиции, приехал в конце декабря вместе с Сашей к нам в гости. У нас в тот год было шумно. — Воспоминания вызывают у Мещерякова добродушную улыбку. — Ты приехала, Турчин нам Арика с Милой оставил, а сам с женой свалил на Мальдивы — короче, детский сад в пределах одного дома. И если вы с Камиллой были тогда ещё совсем маленькими, то за Ариком и Герой нужен был глаз да глаз.
— Так, значит, это правда? Турчин и Савицкий были друзьями?
— Были, Тася, были. Как раз до того самого Рождества.
Улыбка моментально исчезает с лица отчима, а желание рассказывать дальше испаряется на глазах. Кусаю губы, не решаясь поторопить Вадима с продолжением: чувствую, что оно навряд ли придётся мне по душе.
— В тот день всё пошло наперекосяк с самого утра. — Вижу, как непросто даётся Мещерякову каждое слово. — Сначала Марина психанула и уехала в город, потом мальчишки подрались из-за какой-то ерунды, а Сашка в наказание отменил обещанную им вылазку на игру по хоккею. Я всё время вспоминаю события того дня… Если бы они уехали тогда на этот матч, ничего бы не случилось.
Вадим снова замолкает, а у меня по коже расходится нервный зуд — так не терпится понять, что же произошло.
— Знаешь… — Отчим гулко выдыхает и начинает монотонно биться головой о стену. — Одиннадцать — это такой возраст бестолковый! Кажется, что уже большой, всё понимаешь, но по факту дальше собственного носа ни черта не видишь.
— Вадим, прошу, не томите!
— В тот вечер поднялась сильная метель. По уму, в такую погоду налить бы чайку покрепче да, укутавшись в плед, смотреть советские комедии. Но тебе взбрело в голову покататься на коньках. Ты всё грезила стать олимпийской чемпионкой по фигурному катанию. Я даже специально для тебя заливал каток на мелководье, помнишь?
— Помню. Потом перестали.
— Да, перестал, — кряхтит Вадим и собирается с силами, чтобы продолжить. — Пацанам в тот вечер тоже не сиделось на месте. Оставшись без хоккея, они согласились за тобой присмотреть, а заодно и снеговика слепить. Знаешь, извечный спор: у кого лучше, у кого больше… А Сашка скрепя сердце пошёл с вами. Он отвлёкся всего на несколько минут, когда Марина вернулась в посёлок под ручку с новым ухажёром, но и этих минут хватило, чтобы в наш дом пришла беда.
Ещё мгновение, и я наконец пойму свою роль в этой истории. Мне становится не на шутку страшно, а шрам на щеке начинает гореть огнём, хотя раньше никогда меня не беспокоил. Растираю его, чтоб усмирить жжение, а Вадим кивает:
— Всё верно. — Он тёплой рукой касается моих влажных от волнения пальцев и останавливает непроизвольные движения. — Он у тебя с тех самых пор — как напоминание о том вечере. Но не бери в голову, ты просто упала, когда решила присоединиться к мальчишкам, без спроса отправившимся на пирс. Его в то время всегда чистили к Крещению. Но не в этом дело. Вспомнив про упущенный матч, пацаны снова разодрались — прямо там, на пирсе. И так получилось, что Арик не рассчитал своих сил и столкнул Геру на лёд.
— Лёд выдержал? — испуганно округляю глаза, заведомо предчувствуя ответ.
— Нет. Треснул. Сразу.
— Господи! И как Савицкий выжил? Его Ар спас?
— Не смеши меня, Тася! Что может сделать одиннадцатилетний пацан против целой стихии?
— Тогда как?
— Падая, Гера налетел на штырь. Кусок арматуры, к которому летом обычно крепили лодки. Он до кости разодрал ногу, но это уберегло его от смерти. Зацепившись, он сумел не уйти полностью под лёд. А на ваши с Аром крики успел прибежать Сашка.
— Получается, всё обошлось? — выдыхаю с облегчением. Мало того, что я узнала о прошлом Савицкого, так ещё и вторую часть сделки с Турчиным успела выполнить в срок.
Но, глядя на то, как Мещеряков весь сжался, начинаю понимать, что это ещё не конец истории.
— Не совсем. — Вадим стискивает зубы, словно боль от воспоминаний бьёт его под дых. — Ты и Арик отделались лёгким испугом. Вон, ты даже не помнишь ничего. Гера, потеряв много крови и получив обморожения, несколько недель на грани жизни и смерти провёл в реанимации. А Сашка… Сашка, спасая сына, сам выбраться не смог… Он ушёл под лёд на глазах у Геры.
Чувствую, как к горлу подступают едкие слёзы, и даже представлять не хочу, каково это — видеть, как единственный родной человек умирает на твоих глазах.
— Гера поэтому не выносит меня и Ара? Верно?
— Вы напоминаете ему о том дне. Первое время он вообще не мог выходить на улицу, видеть воду, озеро, пирс. Но со временем остались только вы с Аром и глубина — три главных триггера моего мальчика. Теперь ты понимаешь, почему я прошу тебя съехать?
— Да. Но у меня есть ещё вопросы.
— Спрашивай!
— Почему Гера живёт здесь? Где его мать?
— Марина сейчас в Австралии. У неё новый муж и трое детей. А Гера со своими проблемами ей не нужен.
— А за что Турчин нас ненавидит? Ведь, по сути, это он во всём виноват?
— Быть может, ему тоже больно об этом вспоминать? — поводит плечами Вадим и потихоньку встаёт на ноги, разминая затекшие от долгого сидения мышцы. — Поверь, Арику пришлось несладко. Он в своё время прошёл не меньше психиатров и медицинских комиссий, чем Гера.
